Я попросила Ксению (так мы ее и будем называть) подняться с пола и заявить другим женщинам:

– Это принадлежит мне. И боль, и слезы, ярость и бессилие. Все мое. Я не могла справиться с этим, и вы взяли это себе.

Женщины остановились в нерешительности. По инерции сила злости и праведного гнева несла их на мужчин.

Я жестом приказала остановиться и, глядя на Полину, а потом и на всех женщин в расстановке, произнесла:

– У всех вас есть сильная связь с этой прародительницей. Ее жизнь, невинная, чистая, загубленная, осталась неотмщенной. И из своей любви, слепой любви и преданности прародительнице, вы мстите и уничтожаете ни в чем неповинных мужей, которые встречаются на вашем пути. Виноваты те мужчины перед Ксенией, а вы отыгрываетесь на своих мужьях, которые ни в чем не виновны. Во всяком случае, не до такой степени, чтобы сживать их со свету. Это никому из вас, ни одной из десяти поколений женщин, счастья не принесло.

В зале воцарилась тишина, которую хоть ножом режь. Одни заместительницы замерли, другие упали на колени, некоторые, прижав руки к груди или схватив себя за волосы, наконец разрыдались.

Несколько женщин причитали, как над умершим. Но когда я спросила каждую о ее чувствах и переживаниях – в основном это была горечь о загубленном счастье и о том, что жертва их была ненужной, бесполезной и разбила сердца многим людям, их мужьям и детям.

Заместительница Полины, упав на колени перед заместителем Родиона, тихонько скулила от тоски: «Я не видела тебя. Я издевалась над ними, – она указала на мужчин, – когда мучила тебя. Боже, что же я наделала!»

Я попросила каждую из женщин снять с себя какую-нибудь вещицу как символ злости и мстительности, которые они несли в себе, то есть перенятые чувства. Перенятые неосознанно от Ксении, которая, испытывая их, в силу своего воспитания, кротости и инфантильности, никогда не выражала их и унесла с собой в могилу. Но эти чувства, обладающие неимоверной силой и зарядом, вышли из преисподней, пропитав ядом отмщения все последующие поколения женщин.

Все женщины взяли в руки какую-то свою вещь: платочек, сережку, браслетик или шарфик. Я попросила их подержать некоторое время эти вещи между ладонями, мысленно передавая предмету перенятое чувство злости на мужчин, гнева, мстительности, желания уничтожить.

Каждая из представительниц рода подходила к Ксении и, глядя ей в глаза, отдавала предмет и говорила несколько фраз, но в целом это звучало так:

– Дорогая прародительница, мне очень жаль. Это принадлежит тебе. Я взяла это без твоего благословения. Это не принесло мне пользы и не спасло тебя. Моя жертва оказалась напрасной. Это принадлежит тебе, и я верю в твою силу нести это, ты справишься. Я уважаю твою жизнь, твою смерть и твою судьбу. У меня своя судьба. Благослови меня прожить ее с любовью.

Некоторые женщины обнимали Ксению, некоторые кланялись, кто-то становился на колени. Чтобы картина была полной, я ввела еще и заместительницу Ирины, дочери Поли, и она тоже освободилась от перенятого чувства.

Собрав в ладони все, что вернули ей потомки, заместительница Ксении почувствовала себя сильнее. Она оглянулась на мужчин, стоявших возле нее:

– Если бы я не только надеялась на Бога, но защищала свое достоинство, вы бы не озверели, – она посмотрела на них с сожалением, содроганием и болью. – Я беру на себя часть ответственности за то, что произошло, и оставляю вам вашу часть ответственности. И Бог вам судья. Я больше никому никогда не позволю издеваться надо мной!

Сверкая глазами, она швырнула в них с размаху горсть предметов – символы злости и отмщения. Вещи рассыпались полукругом, отделяя женщину защитной полосой от ее мучителей. Те шарахнулись от нее подальше. Притихшие, с повинными головами, они стояли на периферии расстановки на коленях.