– Я же сказала: когда замуж выйдешь!

– Так и я о том же: надо ещё мужа найти.

– У тебя же, вроде, парень был? – подозрительно прищурилась мама.

– Сплыл, – буркнула я.

– Как же так?

– Не переживай, мамуль, я же не переживаю. Значит, ещё краше найду.

– О! – оживилась Юлька, – Тогда бери этого вашего маньяка. Краше уже некуда. Я бы себе взяла, да он, вроде, Машке подмигивал. Правда, она на это время в соляной столбик превратилась, мимикрировала под местность.

– Ага! – засмеялась я, вспомнив, как Егор в шутку напугал Машку ещё больше.

– Эх, дурёха! – вздохнула подруга. – Не понимает своего счастья.

– Я не поняла: вы о чём? – вмешалась мама.

– Да маньяка тут встретили по дороге со станции, – пояснила Юлька.

– Ксю-у-уш!? – мама вопросительно уставилась на меня. Пришлось объясняться:

– Парня посадили, его родители уехали отсюда, ты у них через агентство купила дом.

– Об этом я успела узнать, – отмахнулась мама. – Вас-то где угораздило с ним столкнуться?

– Шли со станции, велосипед сломался, он починил, – успокоила её Юлька. – Мы с ним даже не разговаривали.

– Я разговаривала. Два раза, – спокойно сообщила я.

– Где? Когда? – одновременно задали вопросы мама и подруга.

– Первый раз две недели назад. Он меня из воды вытащил, подумал, что я тону. Второй раз – сегодня утром на пробежке.

– Он тоже бегает? – вкрадчиво поинтересовалась Юлька.

– Бегаю я, а он купается по утрам, чтоб люди не шарахались. В мою сторону даже не глядел, я сама к нему подошла и заговорила.

– И?..

– Что «и»? Как видишь, живая, не расчленённая и даже не изнасилованная! – фыркнула я.

Мама, задумчиво наблюдавшая за нашим диалогом, сказала:

– Его судили не за изнасилование.

– А за что? – теперь уже мне любопытно.

– За растление.

– Это сколько же ей было? – поинтересовалась Юлька.

– Пятнадцать, вроде.

Я зажмурилась. Не хочу это слушать! В пятнадцать лет, конечно, некоторые девчонки так выглядят, что мне, мелкой, и не снилось. А если накрасятся… Взглянуть бы на эту красоту, от которой потерял голову такой парень. Надо же! Я ей даже не сочувствую. Я просто… Постойте, ревную что ли?!

– Мам, раз уж мы выяснили, что насилие нам не грозит, а растление, в силу преклонного возраста, невозможно в принципе, то разреши, пожалуйста, Егору топить баню. Они с отцом её специально строили, чтобы парить деда с его ревматизмом. Мы ведь всё равно ею не пользуемся.

– Вы с ним говорили об этом?

– Ну да…

– А ещё?

– Он не особо разговорчивый. А от девушек вообще старается держаться подальше.

– Неудивительно.

– Ну, так я скажу, что ты разрешила?

– Я сама скажу.

Юлька встала и потерла руки:

– Напрасно я думала, что в деревне отдохну от бурной жизни. Здесь мне точно скучать не придётся.

Если бы пару лет назад кто-нибудь сказал мне, что я буду так тосковать по деревенской работе, я бы только усмехнулся. Но сейчас я просто кайфую, когда беру в руки шланг и поливаю огород, мне нравится надрывный треск и вибрация косы-триммера. А когда сегодня утром колол берёзовые поленья для бани, то на целый час забыл обо всём. Дровами всегда занимались мы с дедом у него во дворе, поэтому мне казалось, что я вернулся в позапрошлое лето, что сейчас с чердака по лестнице спустится отец с двумя дубовыми вениками под мышкой. Что в задних воротах покажется мама с чистой одеждой для нас и, как всегда, строгим голосом предупредит: «Не вздумайте опять голышом к речке бегать, прикройтесь хоть полотенцем!» Мы, как всегда, пообещаем и, как всегда, побежим голышом. Все трое. А зачинщик – дед.

Из-за меня дед два года не парился, а другого лекарства для своих ног он не признаёт. Я собирался к осени срубить для него новую баню, потому что с холодами ему станет ещё тяжелее. Но малявка… то есть Ксюша, решила эту проблему.