– А почему он тогда не ходит туда?

– Так это ж теперь ваша баня, – усмехнулся я, вспомнив её слова.

– Натопи и попарь деда, сегодня же, – приказным тоном заявила Ксюша. Б…! Мне нравится её имя! – С ревматизмом не шутят.

Я удивился:

– Как ты узнала?

– Я окончила два курса мединститута. Это мы уже проходили.

– Погоди, это сколько ж тебе лет?

– Девятнадцать, – без всякого кокетства ответила она.

– Я думал, пятнадцать-шестнадцать.

– Не-а, это я просто мелкая. А тебе? Двадцать шесть? Двадцать семь?

– Двадцать три, – я следил за её реакцией, думал, удивлю. Но удивила в очередной раз она:

– Эк тебя…

– Не на курорте, чай, был, – усмехнулся я.

– Когда-нибудь расскажешь?

Она что, серьёзно?

– Нам больше незачем разговаривать, – возразил я. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

Она долго пытливо всматривалась мне в лицо, потом вздохнула:

– Ты не похож на психа, который не может себя контролировать.

– Много ты видела психов?

– Я хочу знать, что с тобой произошло.

– Поройся в Интернете.

– И что я там найду? Броские газетные заголовки? Рассказы о том, как в детском садике ты играл с девочками в «доктора», что свидетельствует о твоих маниакальных наклонностях?

Я задохнулся… Она бьёт в «десяточку»! Такое впечатление, что прошла через это сама. Только одного она не понимает: тогда, два года назад, когда на меня ополчился весь мир, я не был психом – я был напуганным, попавшим в непонятки пацаном. А сейчас я настоящий псих! Невозможно выжить на зоне, оставаясь «белым и пушистым». Я вернулся, одержимый ненавистью и презрением. Я разучился доверять людям, каждое мгновение я готов отразить удар в спину. Где ты была два года назад, девочка?! Будь ты тогда рядом, может быть, я не стал бы зверем. А теперь поздно.

Она всё ещё смотрела на меня в ожидании ответа.

– Может, ещё по соседям поспрашивать? – она уже злилась на моё молчание. Пускай злится, лишь бы не боялась.

Не дождавшись от меня ни слова, она схватила с песка свои кроссовки и побежала в гору.

Может, я уже и не всех так ненавижу?

Мама сегодня вышла на работу после отпуска. Вернулась окрылённая. Ей очень нравится детский сад. В этом году она берёт первую младшую группу – малышей от полутора лет.

– Конечно, с ними хлопотно, – рассказывает мама, – но они такие… просто ангелочки. Там есть девочка-мулатка, такая хорошенькая! Ещё два мальчишки – как день и ночь: один сероглазый блондин со смуглой кожей, а другой брюнет, а кожа белоснежная. Блондинчик так и светится, всё время дергает за юбку и пытается что-то рассказать на своем непонятном языке. А брюнетик, наоборот, суровый, сосредоточенный и молчаливый. Но оба такие смышленые и просто красавчики! А ещё…

Мама готова говорить о своих малышах часами. Ещё когда работала инспектором, дома её было не застать: она так переживала за детишек из неблагополучных семей, что постоянно была в каких-то рейдах, за кого-то хлопотала, кого-то куда-то устраивала. В доме звучали фразы, наподобие: «Снегирев опять запил, надо детей в лагерь отправить», или: «У Фроловых мать в больнице, а отец на вахте. Не могу бабушке дозвониться».

Юлька слушала мамины излияния с обычной своей ухмылкой:

– Ладно, Татьяна Игоревна, уговорили, берём. Чур, я выбираю себе беленького, а Ксюха пускай черненького берёт.

– Куда берёт? – запнулась мама.

– Ну, Вы их так рекламируете! Были бы хоть школьники, мы бы подождали чуть и замуж за них вышли. А так усыновлять придётся.

Мама поняла, что Юлька шутит над её восторгами, и строго посмотрела на меня:

– Замуж выйдешь – с внуками не затягивайте!

– Так точно! – я взяла под козырёк. – Можно уже сейчас приступать?