– Кровь откуда? – выговорил наконец Владимир Иванович.

– Это не моя! Я этому мракобесному ухо навсегда откусила! Они же его чуть не повесили! – Маша снова заплакала и еще крепче прижала к себе щенка.

– А девоньке валерианочки, валерианочки, Ниночка, давай, давай, – подтолкнул в кухню дед Попсуйка Нину Дмитриевну, и она безропотно принесла капли и лафитник с водой.

– Мы его задушим! Он кто? Он хоть живой? очнулся Павел и поставил Машу на пол, разжал ее руки, взял щенка. – Кошмар. Ножницы дайте. Выпей! – подтолкнул Машу к матери.

– А вот они ножницы, вот ножницы, – дед Попсуйка словно вынул их из кармана.

Нина Дмитриевна, Владимир Иванович причитали наперебой, Лидия Александровна тоже попросила капель. Маша валерианку выпила, но раздеваться и умываться, как посоветовала Нина Дмитриевна, не пошла.

Веревки на собачьих лапах с трудом разрезали, Маша снова щенка схватила и потащила в комнату на диван, уселась и задышала на глубокие следы веревок.

Лидия Александровна оставила свои попытки навести порядок. Ее уговоры положить щенка на подстилку и на пол – кто-нибудь, принесите хоть старое одеяло, на нем же грязь, животное может быть заразно! – не помогли, Маша, как ребенка, положила щенка в угол дивана, а на пол уселась сама, глядя благоговейно.

Щенок неподвижно лежал на боку, кожа да кости, лапа к лапе, длинная шея вытянута, голова немного задрана вверх. Он мог бы показаться мертвым, если бы не вздымающиеся бока. Пару минут на него смотрели, не зная, что предпринять.

Наконец Владимир Иванович очнулся:

– Так, – вынес вердикт он. – Надо что-то делать. Машуня, раздеваться, мыться! Где шапка? У тебя ничего не болит? Давайте-ка к столу. Пусть собачка придет в себя, а мы пока повечеряем, попразднуем праздник, а, деду? И щенку надо дать воды.

Лидия Александровна взялась просматривать программу телевидения, Нина Дмитриевна что-то переставила на столе, Павел полез за биноклем, а Владимир Иванович сам принес блюдце с водой и поставил перед мордой щенка, но тот не двинулся с места. Маша пальцем стала смачивать щенячий рот, вода стекала по ободранному подбородку, к тому же щенок не моргал, и только дыхание да пробегающая волнами дрожь говорили о том, что он жив. Владимир Иванович чуть ли не силой отправил Машу умыться, переодеться и опустил блюдце с водой на пол. Павел сходил в коридор, повесил на вешалку грязное Машино пальто, не нашел шапки, и все наконец уселись за стол.

Маша с грехом пополам поведала о своем ужасном приключении, Владимир Иванович – Господи, что происходит с человечеством! – преподнес деду Попсуйке шарф, Павел подарил бинокль, а Лидия Александровна напомнила, что колбаса из спецзаказа, и просто так ее не достать, а ей вот, хоть она и на пенсии, не отказали по старой памяти. Довольный дед рассматривал бинокль и рассказывал историю о своей старой двуглазке, потерянной давным-давно, в благословенные времена, когда он вместе с Петлюрой защищал от погрома еврейское местечко.

– Так ли уж с Петлюрой, а деду? – Владимир Иванович покачал головой. – А разве ж Петлюра не сам евреев громил?

– Холиле6! Нет, милок, никак нет. А майсе из гевен азой7, – дед тоже закачался, сощурился. – Симона-то Петлюру завсегда «жидивским батьком» величали, и ты не слухай, где брэшут, тут слухай, покуда я тебе живой, покуда не умер`у! Петлюра, он был благородным батьком, а не какой-нибудь падалью, вот тебе мое слово…

Щенок все еще лежал без движения, на него поглядывали, а Маша вообще не сводила глаз. Наконец он шевельнулся, Маша схватила Павла за рукав: «Смотри, Паш-Паш, смотри!», и все повернули головы к дивану.