Дверь заправки хлопнула, и старомодный колокольчик над дверью обиженно тренькнул.

– Твою мать, Наташка! Что за дерьмо вы налили мне в бак? – мужчина средних лет в потертой кожаной куртке подошел и уселся за стойку. – Старая рухлядь теперь не едет!

Официантка, совершенно забыв про Варю, кинулась к вошедшему:

– Геннадий Петрович, что вы, что вы! Димочка лил девяносто пятый, он же знает.

– Ни хрена твой Димочка не знает! Говнюк. За что я вам деньги плачу?

– Кофейку, Геннадий Петрович?

Варя хмыкнула. Это место все больше ей импонировало. Никакой фальши, все по-честному. Кому она тут нужна? Поест и уедет, а вот Геннадий Петрович, кажется, здесь имеет слово. И собственное мнение.

Собственное мнение… Варя взяла бумажную салфетку и аккуратно загнула на ней уголок. У Вари никогда не было собственного мнения. Все, что происходило в ее жизни, всегда решали окружающие. Сначала мать – властная, громкая женщина. Там, куда она заходила, остальным тут же не хватало места. Она заполняла собой все пространство. Громко говорила, громко дышала, громко, почти истерично навязывала всем вокруг свои правила и убеждения. С ней никто не спорил, да и Варя не спорила. С детских лет она привыкла делать так, как сказала мама. А мать любила критиковать. Нет, не любила. Она так жила.

– Что у тебя за голос, Варя? – возмущенно спрашивала она. – Что ты орешь под балконом, как иерихонская труба: «Ма-ма!»? Как дверь скрипучая. Вот посмотри, как Оленька Синицына маму зовет, словно колокольчик звенит, а ты…

Мать качала головой и, тяжко ступая, шла на кухню. Варя потом неустанно репетировала перед зеркалом, как надо звать маму с улицы, только с каждым разом выходило все хуже и хуже.

– Варька, ты что на себя надела? – спрашивала мать уже у старшеклассницы Вари. – Колготки какие-то страшные, юбка. У тебя ноги кривые, разве можно в колготках? На-ка, штаны мои надень, давай-давай, не ерепенься…

И Варя не ерепенилась. Натягивала синие, сильно поношенные спортивные штаны и шла в школу. В восьмом классе, перед летними каникулами, мать ее подстригла. Сама.

– Ишь, еще чего, к парикмахеру! Что тут стричь-то, – бубнила она, деловито орудуя ножницами. Длинная русая Варина коса сиротливо валялась на полу. – Вот! Каре! – мать удовлетворенно оглядела свою работу. – Коль! Коль! Иди посмотри, – позвала она отца.

– Ну скажи, так же лучше? И на лето не жарко.

Варя стояла, опустив голову, и молча глотала слезы. В зеркало смотреть не хотелось.

– Дура ты, Райка… – тихо сказал отец и вышел, хлопнув дверью.

Варя все лето не снимала кепку. Стыдно было перед друзьями. К сентябрю волосы немного отросли и получилось собрать хвостик. С ним она и пошла на линейку в девятый класс.

Чужое мнение шло с Варей по жизни рука об руку. Когда ей исполнилось шестнадцать, она закончила школу. Одноклассники ушли гулять на пруд с ящиком шампанского и грандиозными планами на жизнь. Варя медленно плелась домой, понимая, что мать не одобрит загула, и размышляла, как странно все устроено в жизни. Пока ты маленькая, на тебя влияют родители. Ты зависишь от них во всем, начиная от одежды и заканчивая выбором друзей. Подрастая, знамя перенимают учителя, они точно знают, хорошая ты или плохая, правильно поступила или нет. Они даже наперед знают, что из тебя получится. Вот из Валерки Игнатенко, Вариного одноклассника, толка точно не будет, он все время на уроках что-то чертит в тетради, рисует, высчитывает. И совсем не учится. Классная так и сказала: «Быть тебе, Валера, дворником. Никакие знания в голове не держатся». А ей, Варе, пророчат светлое будущее. Оно и верно, Варя девочка хорошая, в компаниях допоздна не гуляет, с мальчишками не водится, на лавке у подъезда до ночи не сидит. Учительницей Варя будет, точно! И классная руководительница, и мать так решили. Прекрасная профессия.