Зашёл Серёга, держа в руках ведро с кашей. Ещё один человек, вошедший с ним, держал миски с ложками и нарезанный хлеб. Все получили по миске каши и куску хлеба, а также наказ присматривать за своими мисками и ложками. Каша была проглочена моментально, несмотря на то, что оказалась слегка подгорелой и недосоленной. Но на это уже никто не смотрел, все настолько соскучились по еде, что могли бы съесть любое блюдо, от которого перед войной воротили носы. Ощущение хорошей сытости отсутствовало, для этого требовалось проглотить ещё пару таких обедов, но хотя бы отступила сосущая тяжесть в желудке.

Один из фельдшеров, высокий Арсений Голошеев, прошлёпал в коридор босыми ногами. Отправился добывать курево. На удивление он вернулся довольно быстро с прокуренной до середины папиросой. Каждый успел сделать по несколько затяжек, прежде чем папироса прекратила своё существование. Соседи по комнате с удовлетворением восприняли новость о том, что Марк не курит. Им досталось по паре лишних затяжек. Жизнь начала налаживаться, сегодня явно был их день. И хотя они постоянно слышали одиночные хлёсткие выстрелы, именно им судьба сделала персональный подарок. И даже приди за ними посыльный с приглашением к расстрельному рву, и тогда они пошли бы спокойно, можно даже сказать, умиротворённо, понимая, что выбрали всё, что можно из нехитрого ассортимента обречённых смертников. Но сегодня пули летели не в них, свистели не над их головами. А смерть, к смерти на войне привыкают быстро, а они четверо, будучи медиками, вообще относились к ней просто и философски. Ну, чего суетиться, коли сама жизнь так устроена, будь хоть семи пядей во лбу, а сбежать от старухи с косой всё одно не получится, так и не стоит каблуки сбивать.

Они сидели рядом и вели неспешные беседы, словно не было войны, этого пересыльного Дулага, и будущее их было светлым и беззаботным.

Они пересказывали каждый свою историю. Рассказы были весьма похожи, различали их лишь названия воинских частей, подразделений да географическая местность. Везде противник нанёс мощные авиаудары, прорвал линию обороны танками в сопровождении пехоты, разбил и рассеял линию обороны. А наши хвалёные красные командиры не имели что противопоставить хорошо организованному наступлению. А потом все бежали, отстреливаясь, пока были патроны, а куда бежали, и сами толком не знали. Думали, ещё чуть-чуть, и попадут к своим. Но пройдя чуть-чуть, а потом ещё чуть-чуть, а потом и вовсе не чуть-чуть, никак не могли догнать линию фронта. Противник проходил по несколько десятков километров в день, лишая окружённых красноармейцев последних шансов прорваться. И в конце концов бойцы непобедимой Красной армии, брошенные командирами без боеприпасов, продовольствия и хоть какого-нибудь плана действий, обнаружили себя стоящими перед врагом с поднятыми руками. Было страшно и унизительно. Это не они должны были так стоять с поднятыми руками, а те, что с самоуверенными рожами сгоняли их в колонны, частенько подгоняя пинками и ругательствами на чужом языке. Это красноармейцы должны были победным шагом пройти по разным там Берлинам, Парижам и Будапештам, освобождая своих пролетарских братьев от буржуазного угнетения и высоко неся знамя Всемирной революции. Да, что-то недосмотрел вождь наш любимый, перехитрил его Гитлер, переиграл и если не мат, то уж шах объявил по полной.

И вставал другой вопрос, что им-то, попавшим в плен, делать? Ещё несколько дней тому назад комендант Дулага объявил через переводчика, что советское руководство отреклось от своих пленённых бойцов, и они все поголовно записаны в изменники Родины. И нет им пути назад, а если хотят выжить, то должны помогать строить новый германский порядок и всячески сотрудничать с новой властью. Предателями они себя не считали, и врачебную миссию, для которой их отобрали и спасли от расстрельного рва, тоже предательской считать было никак нельзя. А значит, завтра они начнут служить новой власти, а там будь что будет. В конце концов, они медики, их прямой долг помогать больным и раненым, что они и собираются делать.