Эвелин взялась за футляр со скрипкой, который был у меня в руках после недавнего урока с мсье Иваном. Я рефлекторно вцепился в него. Это была моя самая большая ценность, и мне пришлось бороться с мыслью, что Эвелин хочет отобрать ее у меня.

– Хорошо, Бо. Можешь оставить скрипку при себе, если хочешь.

Двери «Apprentis d’Auteuil» снова распахнулись, и дети высыпали на передний двор.

– Ну и ну. – Эвелин покачала головой. – В некоторых зимних пальто больше дырок, чем в швейцарском сыре. Удачи тебе, маленький Бо. Скоро увидимся, – добавила она и вышла через железные ворота.

Я часто гадал, что чувствовали древние рабы, когда ждали выхода на арену многолюдного римского Колизея, где им предстояло встретиться со львами. Теперь я знал.

Разница в возрасте поразила меня. Некоторых обитателей приюта едва ли можно было назвать детьми, в то время как другие были не более двух-трех лет от роду, и их выводили за руку. Передний двор быстро заполнился людьми, и на меня стали бросать подозрительные взгляды. Некоторые дети доставали мелки из карманов и начинали рисовать квадраты на земле. Другие перебрасывались старыми резиновыми мячами. Я просто стоял посреди этой бурной деятельности и оглядывался по сторонам, не представляя, что делать дальше.

По правде говоря, я никогда не ходил в школу, поэтому не привык к общению с другими детьми. Разумеется, кроме одного человека: мальчика, который был моим лучшим другом, которого я любил как брата… мальчика, от которого я сбежал. Это из-за него я исчез за снегопадом в худший день моей жизни. По моей спине пробежал холодок, когда я подумал о возможных последствиях нашей следующей встречи. Он поклялся убить меня, и, судя по его суровому взгляду тем ужасным утром, у меня не было причин сомневаться в этом.

– Кто ты такой? – Мальчик с угловатым лицом, в поношенной вязаной шапке остановился передо мной.

Я достал бумагу из кармана и начал писать.

– Что ты делаешь? – осведомился другой мальчик с густыми темными бровями. – Он задал тебе вопрос.

«Привет. Меня зовут Бо, и я не могу говорить». – Я развернул листок перед собой.

Мальчишки прищурились. До меня вдруг дошло, что я был самонадеянным в своем предположении, что все вокруг умеют читать.

– Что там написано, Морис? – спросил мальчик в шапке.

– Там написано, что он не может говорить.

– Какой тогда толк от него? На что ты годен? – Я отчего-то почувствовал, что этот вопрос не имеет отношения к жизненной философии моего соотечественника Достоевского. – Отчего умерли твои родители?

«Я всего лишь посетитель», – написал я.

– Не понимаю. Зачем ты решил посетить эту помойку?

«Хочу с кем-нибудь подружиться», – добавил я.

Мальчишки рассмеялись.

– Подружиться? Ты что, клоун из цирка? А это что такое?

Тот, которого звали Морис, схватил мой скрипичный футляр. Меня захлестнула волна паники. Я энергично затряс головой и умоляюще сложил руки.

– Скрипка, да? Зачем ты принес ее сюда? Кем ты себя возомнил – этим щеголем Буденом?

– Похоже на то, Жандрет. Только посмотри на его одежку. Похоже, он считает себя модным мальчиком, а?

– Думаешь, это смешно? Пришел сюда посмеяться над теми, у кого ничего нет?

Я продолжал качать головой и опустился на колени в надежде, что они поймут мое отчаяние.

– Притворство тебе не поможет! Давай-ка посмотрим, что тут внутри.

Жандрет стал открывать футляр. Мне как никогда сильно захотелось закричать на них, испугать или попросить вернуть мою скрипку. Но я знал, что не могу привлекать к себе внимание.

– Дай сюда, слабак. – Морис вырвал футляр из рук Жандрета и стал дергать застежки, пытаясь оторвать их. Вскоре ему это удалось, и он бросил металлические пряжки на пол. Потом Жандрет жадно распахнул футляр и извлек мой драгоценный инструмент своими грязными короткопалыми руками.