И положил на стол новый. На вид – такой же, как предыдущий, один в один. Я не сразу поняла, в чём подвох, думала в тот момент о Торне и прочих, думала о том, на что потрачу выигранные сегодня деньги… Я протянула руку к напёрсткам, на которые и не смотрела – и замерла.

У свинца свой неповторимый кисловатый привкус, железо отдаёт горечью, медь, из которого сделаны напёрстки, сладка. Я чувствовала её сладость – но и только. Даже в руке игрока ничего не было зажато.

- Ну, девонька, давай! – задорно выкрикнул мужик, а я не могла признаться в том, что ничего не чувствую. В Эгрейне было мало магии и мало магов. Я не знала толком, что с ними бывает, но слухи ходили обрывочные и не самые радужные.

Я ткнула наугад.

- А нетушки, а вона где! – мужичок приподнял соседний напёрсток, и я, как зачарованная, протянула руку и взяла шарик. Он был тёплым и лёгким. Ногтем я поскоблила бок.

Жёлудь.

Обыкновенный жёлудь, покрытый серой краской.

- А ну-ка, пойдём, – низовой поманил меня пальцем, подушечка пожелтела от табака. Я вскочила и огляделась – людей поблизости не было, но убежать я успею…

Я не успела.

- Платить не хочет, сынки! – явно подделываясь под стариковский голос, проскрипел мужик. Тут же рядом возникли невидимые прежде «быки», матёрые парни едва ли старше меня, с пустыми глазами и тяжёлыми кулаками. Один из них размахнулся и ударил меня по лицу. Ударил умеючи – чуть ниже, и разбил бы губу, выбив пару зубов, чуть выше – и мог бы проломить висок. Голова онемела, в глазах потемнело, но там, ниже головы, я всё отлично чувствовала.

Вот только двигаться почти не могла, словно чугунная голова отделилась от ватного туловища. Не могла я сказать о Топоре и Пегом, да и какая разница до них была этим чужакам?

Впрочем, чужеродность собственного тела была мне на руку. Всё прошло быстро, даже саднящая боль пришла гораздо позже. Далеко меня не потащили – подходящие кусты, укрывшие нас от редких прохожих, нашлись неподалёку, я слышала чью-то беззаботную болтовню, но на помощь позвать не могла – рот завязали какой-то давно не стиранной тряпкой. Спиной я чувствовала песок и камни, каждый камень, каждую щербинку и выбоину. Мужик пнул меня пару раз по животу, без особой охоты пощипал меня за грудь через корсаж – синяки потом сходили долго и неохотно. Задрал мне подол, стянул нижнее, развёл колени, пошерудил пальцами между ног. Отчего-то именно его пальцы с жёлтыми подушечками и грязными нестриженными ногтями вызвали большее отвращение, чем член, вялый и тонкий, испещрённый лиловыми венами. От низового вблизи пахло просто омерзительно: табаком, немытым телом и гнилыми зубами, кажется, запах сходил дольше, чем синяки. Возможно, ему тоже казалось, что я как-то непривычно и особенно пахну, во всяком случае, он упоённо обнюхивал меня, как дворовая собака кусок мяса, и если бы я могла, то выбила бы ему зубы за одно это. От какого-то особенно резкого движения его пальцев внутри что-то будто лопнуло, порвалось болезненной струной, а он хмыкнул и протянул: «Ну, вот и всё, нечего бояться-то. Теперь хорошо будет». Хорошо не было: я не сразу поняла, что проступившая между ног влага была кровью, но мучительно медленное, тесное, саднящее проникновение не смягчила и она. Кончил он за несколько минут – я старалась не издавать никаких звуков и не смотреть ему в лицо. Моим же бельём зачем-то вытер кровь и своё семя с внутренней стороны бёдер, хлопнул меня по животу и сказал напоследок что-то вроде «хороша, как королевская дочка».

Может быть, мне это послышалось. Сейчас это должно было показаться даже забавным: кто бы мог подумать, что от дочери вора до без пяти минут королевы меня будет отделять всего только год?