– Да ладно.

– Не ладно. Я знаю.

Алина замялась:

– Баб Даш, я в парке встретила… В общем, парня одного. На аллее.

– И?

– И он мне понравился. Даже больше как-то. Из головы не выходит, – сказала Алина.

– Ну и хорошо.

– И больше его не видела. Но… Вот я и спрашиваю. Есть ли у меня какой-то шанс?

– Всегда есть шанс! – отрезала баба Даша. – Если Богу будет угодно, всё сладится.

Алина улыбнулась.

– Я пойду чуть позже с народом девочку искать. Зарину. Пропала.

Баба Даша кивнула.

– Сходи, конечно.

Девушка пошла в свою небольшую комнату. Книжный шкаф, столик, кровать. Ковёр над ним с оленями. На полу такой же. На нём тетрадь и много шариковых ручек и карандашей.

Девушка села. В окно посмотрела. Лёгкий дождик начал стучать по карнизу. Алина подумала о встречах в парке. Она ощутила в душе спокойствие, лёгкость, тишину. Улыбнулась. Пальцами ног стянула носки. Между большим и вторым пальцем втиснула карандаш, левой ногой раскрыла тетрадь и записала:

Алина положила на пол карандаш. Закрыла тетрадь. И легла, закрыла глаза. Под шум дождя начала засыпать. И где-то между явью и сном ей привиделось, будто стоит она в пустом Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге.

Тишина. Медленно открылись Царские врата. Из алтаря на амвон вышел бородатый человек в рясе, похожий на Достоевского. Он поднял руки и возгласил:

– Красота спасёт мир!

– Красота, – повторила Алина, рассматривая внутреннее убранство храма.

Вдруг краска с икон, со стен и потолков начала стекать на пол. Дошла до ног Алины, и девушка быстро пошагала из храма и вышла в полутьму, в хмурь. Вот площадь вокруг собора. По её периметру дома современные высотные. А на них огромная, закрывающая небо железобетонная плита с египетскими орнаментами.

За Алиной шёл и человек с лицом Достоевского, нахмурился и спросил:

– Красота спасёт мир?

– Спасёт, – соглашаясь, ответила Алина.

Человек помотала головой и ткнул пальцем в грудь Алины.

– Да, внутри она, красота! – сказала он, страшно засмеялся и превратился в стаю чёрных ворон и белых голубей, которые взмыли вверх, ударились о плиту и упали все на площадь. Алина посмотрела на окровавленных птиц, а когда подняла глаза, обнаружила, что стоит на Красной площади в Москве. Солнце, небо голубое, облака белые. И много людей без рук. Они ходят по площади и пинают птиц.

– Что вы делаете? – возмущённо крикнула им девушка.

Ей ничего не ответили. Но она услышала разговор двух человек.

– Да, страна проиграла в холодной войне и стала с её разрушающейся экономикой вассалом Запада. Да, разгул бандитизма, наркомания и пьянство. Разрушенная армия, – сказал один.

– Это называется естественный отбор. Остались сильные и смелые, – ответил другой.

– И умные? Умные, кто смог, уехали за бугор… Естественный отбор? Демографический кризис! Голод. Отсутствие работы. Закрытые заводы. Опустевшие поля. Кучка олигархов под шум чеченской войны хапнула госсобственность. Обман в залоговых аукционах, в ваучерах, несправедливая приватизация.

– Но, главное, свобода.

– Девяностые годы двадцатого века – это позор.

Алина, прервав их разговор, крикнула:

– Девяностые годы – это моя юность!

И увидела на мавзолее человека с завязанными спереди пустыми рукавами, похожего на Сталина. Он сказал ей с кавказским акцентом:

– Не всё так просто, как кажется. Моя юность была в борьбе за освобождение рабочего класса.

– Я знаю такую сентенцию, – ответила Алина. – Но есть и другое: всё просто, если даже кажется сложно.

– Ты умная, – сказал человек. – А мы глупцы.