Вскоре они въехали на прогалину, где в окружении вековых деревьев раскинулось древнепрусское поселение. Нет, такое точно невозможно. Подобные места могли еще остаться разве что где-нибудь в Великой пустоши[39], но чтобы на косе, прямо под боком у рыцарей…

Урочище представляло собой деревеньку в тринадцать рубленых домов на открытой вытоптанной площадке. Тот, что находился в центре, имел прямоугольную форму и самые большие размеры. Причем его крышу изготовили из гонта[40], в то время как остальные домики были покрыты камышом и соломой. Как догадался прусс, эта хижина и являлась жилищем его семьи. Все поселение окружал двойной частокол с единственным въездом, куда и направились Гектор-Прокс со слугой. Часовой на входе поприветствовал хозяина и поинтересовался, как прошла охота и как боги помогали ему.

Гектор обратил внимание, что быт у предков оказался весьма незатейливым. Кто-то прямо посередине двора латал рыбацкие сети, кто-то дубил кожу, какая-то женщина длинной иголкой вышивала причудливый узор на ленточке для волос. Другая женщина доила корову, шустрые ребятишки беззаботно бегали вокруг, играя на деревянных свистульках заливистый мотив.

– Есть кто дома? – отодвинув оленью шкуру, служившую дверью, Пес протиснулся в глубь жилища.

– О, Прокс, это ты, – всплеснула руками невысокая, полноватая, со светлыми волосами и яркими серо-голубыми глазами привлекательная женщина. – Как поохотились?

Гектор внимательнее присмотрелся к своей новой матери. На ней красовалось длинное льняное узорчатое платье, русые волосы, заплетенные в косы, были собраны на затылке и заколоты костяным гребнем. Выразительные глаза оттеняли серебряные серьги, дополненные такой же прекрасной подвеской. Она ласково улыбнулась Гектору.

Настоящую мать Пес почти не помнил. Единственным отчетливым воспоминанием мог считаться только запах полевых цветов, которыми матушка украшала все комнаты в их просторном доме.

И одна незабудка неизменно выглядывала из ее роскошных светлых волос. Помимо этого, разве еще вечный кашель – женщина кашляла, не переставая ни днем ни ночью, – приходил на ум прусскому аристократу. Ни черт лица, ни походки, ни жестов Гектор воспроизвести в памяти не смог бы.

– Госпожа Скало, вы удивитесь, но Прокс потерял память, – Крукше кинулся к женщине и принялся быстро тараторить. – Вашего сына сшибло веткой с коня, он свалился на землю и, видно, крепко приложился головой. Могучий Потримпо[41], помоги нам!

– Перестань горланить, Крукше, – женщина отмахнулась от слуги. – Что стряслось, Прокс?

– Я вправду ничего не помню, – Пес гадал, насколько похожа эта женщина на его настоящую мать. – Может, и в самом деле рухнул с лошади. Туго нам придется – это же сколько вспоминать придется, мама.

– Не горюй, сынок, – взяв Прокса за руки, Скало ласково заглянула ему в глаза. – Я бы тоже хотела многое забыть. Скоро с пасеки вернется отец и все тебе расскажет.

Убранство жилища особого впечатления на Гектора не произвело: в доме имелось три комнаты, разделенные тонкими глинобитными перегородками. В одной комнате находилась большая кровать с одеялом, набитым лебяжьим пухом. Там же сложили каменную печь.

В другой поместили кровать поменьше и небольшой сундук. В третьей, где они разговаривали, стоял грубо сколоченный стол, несколько таких же стульев, два сундука и прядильный станок. Пес предположил, что в сундуках находится все богатство их знатной семьи. Не так уж и много для зажиточных прусских дворян.

Скало напомнила, что сзади дома привязаны шесть лошадей.

В поселении есть кузница, где также хранится все оружие села, которое, кстати, называется Бронтекамм. Это и есть их потомственные земли. Участком они владеют небольшим, но все необходимое для жизни есть: и рыба, и зверь, и пахотное поле, и огород, и домашняя живность, и пчелы, и вода, и лес. Железо, правда, приходится либо покупать, либо обменивать на пушнину, которой здесь тоже вдоволь – куница, ласка, бобр.