Воспоминания встреч оказались настолько близкими, теплыми, нежными и настолько наполненными счастьем, что заслонили собой всю прожитую жизнь Власия, и мгновенно сделали твердого, решительного и хладнокровного правителя беззащитным перед самим собой.

И теперь, думая о Мацко с высоты прожитых лет, Ворон понимал, ему не остановить сына. Как понимал и то, что хотя он искренне уважал свою жену и прожил с ней в согласии множество земных лет, его тайная история любви вдруг неожиданно повторилась, прорвала толщу времен, проросла новыми свежими побегами, но уже в жизни сына. И шансов ее прекратить у Власия практически нет. Как и нет сил противостоять случившемуся. Оставалось только принять решение Мацко, каким бы оно не было.

Поняв это, Ворон почувствовал некоторое облегчение. Он долго стоял, прижавшись лбом к стволу дерева, вспоминая и вспоминая бесконечные фрагменты встреч, позволяя себе окунаться в них без угрызений совести, наслаждаясь каждой минутой счастья, бывшего в его жизни. Пока, наконец, не очнувшись, неожиданно увидел для себя совсем другой мир – яркий, насыщенный красками и запахами, согретый теплыми лучами летнего солнца. Набежавшая тучка брызнула на Власия крупными тяжелыми каплями дождя и Ворон, улыбаясь дождю, как в детстве, побежал домой. Такой прилив сил, он испытывал только в далекой молодости.

Если кто-нибудь заглянул бы в душу Власия в тот момент, он увидел бы, как с каждым воспоминанием тают в ней холодные куски льда, а по крови Ворона безудержным потоком разливается горячая и бурлящая жизненная сила. Сила любви, равной которой ничего нет.

В пожаре у Аксиньи сгорел не просто дом. Сгорела вся ее веселая девичья жизнь, со своими прелестями и радостями. Пропали в огне пожарища родители. Черным пеплом накрыло, разметало, унесло вдаль, уничтожило неожиданно, мгновенно все то, что было дорого, любимо, и, казалось, надежным и вечным. И от этого «мгновенно и неожиданно» Аксинья никак не могла поверить в случившееся. Не могла осознать и тем более принять, что все это произошло не в страшном сне, а наяву, и ни с кем-то, а с ней. Она медленно опустилась прямо на землю, обхватила голову руками и молча сидела, уставившись в одну точку, пытаясь собраться с мыслями. Но мыслей не было, в голове стояла глухая пустота.

Находясь как в замедленном сне, девушка увидела рядом с собой что-то блестевшее на солнце. Среди черных головешек обгоревшей жизни ярким пятном выделялся закатившийся под обломки жетон – бляха. Она знала эти бляхи. Такие носили воины тьмы. Так их называли, за смуглую кожу, и черные одеяния. Да и дела их были тоже черны. Несли они в мирные селения разруху, смерть и горе. Сжигали деревни и села, поджигая их с четырех сторон так, чтобы жители не могли убежать. Грабили дома. Насиловали женщин. А мужчин уводили в плен или убивали. Что помешало им в этот раз осуществить все их намерения – осталось загадкой. И село оказалось уничтоженным почти со всеми жителями.

***

На бляхе, сквозь копоть, проступали буквы и затейливые вензеля. «Именной», – подумала Аксинья. Такие жетоны были только у предводителей воинов. Аксинья зажала находку в кулак и в бессильной ярости прошептала: «Будь ты проклят! И ты, и весь твой род!».

И, наконец, немного отойдя от шока, заплакала от переполнявшего ее отчаяния и полного непонимания что же делать дальше и как теперь жить.

***

Потерянная, с опухшими от слез глазами, девушка сидела на земле, среди обгоревших руин родительского дома. В руках она, неизвестно зачем, крепко сжимала найденный жетон. Такой ее и застал Мацко.