Взгляд зацепился за знакомый силуэт. В луже крови, у стены, лицом в грязь лежал Кэврик. Его ладони по-прежнему тщетно цеплялись за штык-ружье, словно он все еще не был готов сдаться, даже сейчас. Я не могла понять, убила ли его Реликвия или обитатели.

– Ах ты ж, твою мать…

Не знаю, почему я так сказала. Или почему меня это задело. Что бы вы ни болтали про защиту простого люда Шрама, революционеры такие же жестокие и злобные скоты, как и те, против кого вы сражаетесь. Меня не должна была волновать очередная кучка ваших мертвецов.

Но, блядь, он ведь казался таким… хорошим, понимаешь?

Я хотела подползти ближе, чтобы проверить, вдруг обошлось. Или, может, просто закрыть ему глаза. Не знаю. Неважно.

– Не лей по ним слезы.

Но у меня была иная проблемка.

Я ужом перевернулась на спину и вскинула клинок. На меня упала тень. А следом – тяжелый ботинок, который наступил на мой локоть и вдавил его в землю. Я заорала; сустав прошило болью, рука с клинком была обездвижена.

– Величайшая цель для всякого революционера – отдать жизнь за Устав. – Надо мной возвышался Тягостный; оружие в его руках до сих пор подергивалось, живое. – Они должны гордиться, что лицезрели исполнение воли Великого Генерала. И оскорбиться, что их смерть оплакивает скиталец вроде тебя.

И он направил на меня Реликвию. И знаю, прозвучит безумно, но я почему-то подумала, что проклятая дрянь ухмылялась.

– Сэл Какофония.

– Вижу, слышал обо мне, – отозвалась я, морщась от боли.

– Революции известно твое имя, твои гнусные деяния описаны, и твое вероломство легендарно.

– Преувеличиваешь.

Раздался топот. Мы с Тягостным отвлеклись друг от друга и увидели, как из закоулка вылетела Лиетт с окровавленным пером, которое теперь предназначалось Тягостному. Тот сощурился, не зная, что ему делать с этой вдруг выскочившей хрупкой девушкой.

Я, впрочем, прекрасно представляла, что делать.

Рывком развернулась, вскинув ноги и держа голову подальше от пасти Реликвии. Тягостный опустил взгляд как раз когда я обхватила своими ногами его левую ногу и лишила опоры. Он заорал, пытаясь направить на меня оружие. Свободной рукой я сдернула палантин и, обернув его вокруг запястья Тягостного, отвела ствол Реликвии в сторону. Второй рукой я вскинула меч – и вонзила хранителю под мышку.

Оружие выпало из его рук. Неподвижный воздух содрогнулся от вопля. Тягостный, истекая кровью, лежал на земле.

– Будь мое вероломство поистине легендарным, – заметила я, – ты ожидал бы чего-то в этом духе.

Я глянула на Лиетт, которая встревоженно смотрела на меня. Но, прежде чем я успела выдать хоть слово, послышался иной голос.

– Ну и ну…

Слепая сестра, шаркая, подобралась ближе, ничуть не впечатленная резней, ничуть не затронутая огнем Реликвии. Тяжело опираясь на посох, она устремила пылающие глазницы на наименее изуродованного собрата.

– Признаюсь, к своему бесконечному стыду, что слухи о твоих способностях чинить насилие столь несоразмерны действительности, – проговорила сестра, острозубо улыбаясь. – Какофония. Наши писания преисполнены сказаниями о твоих злодействах.

Забавно, что во всех этих россказнях ни разу не упомянута моя красота.

– Знала бы, воззвала бы к нему скорее.

Она ткнула концом посоха в лоб мертвого брата. И, хоть я и думала, что повидала немало, чуть не блеванула, когда он зашевелился.

– Сестра… – прохрипел фанатик, потянувшись дрожащей рукой к ее усохшим пальцам. – Я… я его подвел. Я подвел Господа…

– Да, брат, – отозвалась та. Потрясла головой, возложила на его лоб ладонь. – Однако скоро ты пред ним предстанешь. И твоя бессмертная душа даст ему ответ. Но плоть…