– Хорошо!

Декабрь 1941 год.

Бородатый чужой мужчина тащил Виталика за руку к поезду.

– Мама, Зина, Котя! – то и дело повторял имена своих близких, трехлетний мальчик, желая дать понять чужому дяде, что без этих троих людей идти он никуда не желает.

– Нет никого, мальчуган! – сказал, наконец, мужчина, остановившись и серьезно взглянув ребенку в глаза.

– Неть? – недоверчиво переспросил мальчик, и на утвердительный кивок головы бородача, дал громкого ревака.

Мужчина поднял его на руки и с жалостью прижал к себе.

– Господи, куда ж ты теперь попадешь?!

В этот момент прозвучал паровозный гудок, и мужчина, опомнившись, побежал к перрону с ребенком на руках, вливаясь в движущуюся туда же толпу.

Они едва пробрались к одному из вагонов, и мужчина, перебивая гвалт голосов, обратился к проводнице, зависшей на подножке.

– Девушка, у меня вот тут ребенок, чужой. Куда его?

– Не знаю я. – Раздраженно ответила та. – У нас уже этих чужих пруд пруди! – вон, обращайтесь к сопровождающей. – И она указала в сторону пожилой толстушки, матерящей на все лады прущих в вагон неуемных пассажиров.

– Я сказала, по – порядку, твою мать! По – порядку! Сами себе ноги хотите переломать? Что вы, как стадо баранов!

«Да! Будь у нее в руках палка, перебила бы всех»! – глядя на нее, подумал мужчина и с жалостью взглянул на Виталика.

«Доверь такой ребенка! Эх! А ничего не поделаешь, придется!»

– Как хоть зовут тебя, малыш? – спросил он у Виталика.

– Лалионов Виталий Махалыч! – бодро отрекомендовал себя мальчуган.

– Да, иди, ты! – удивился мужчина.

– А, может, ты и адрес свой знаешь? А?

Виталик вопросительно на него посмотрел, явно не понимая вопроса.

– Где ты живешь, знаешь? – пояснил ему бородач.

– В Ленингладе. – Гордо сказал мальчуган.

– А улица какая? Дом?

– Виталик молчал.

– Не знаешь! – констатировал мужчина. – Плохо, что мама тебе об этом не сказала.

Услышав слово мама, Виталик вновь вспомнил о близких и, состроив плаксивую физиономию, принялся озираться по сторонам.

– Пойдем вон к той тете. – Тяжело вздохнув, сказал мужчина, и снова взяв Виталика на руки, стал протискиваться к сопровождающей.

– Ты только не забывай, дружище, как тебя зовут, ладно?

– Ладно! – кивнул Виталька.

– И, что ты из Ленинграда, хорошо?

– Холошо! – согласился мальчик.

– Да, не при ты так! Видишь, я с ребенком! – грубо заметил провожатый Виталика какой-то женщине, «проехавшей» сумкой ему по лицу.

–– С ребенком! – возмущенно заметила та. – Таким бугаям, как тебе только детьми и прикрываться! Давно бы на фронт отправился.

«Туда» я и хочу!» – подумал про себя мужчина, но женщине на ее грубую реплику ничего не ответил.

Они, наконец, подобрались к сопровождающей.

– Женщина, у меня мальчик чужой, потерявшийся!

– Ну и что? – рявкнула та!

– Понимаете, его мать погибла на моих глазах при бомбежке. А в эвакуацию я его сопровождать никак не могу. На фронт отправляюсь!

Эти слова тотчас же возымели действие, и толстушка из строгой фурии моментально превратилась в блаженную монахиню.

Она ласково взглянула на Виталика и улыбнулась ему лучезарной многообещающей улыбкой.

– Иди ко мне, мой хороший, иди! – сказала она и протянула руки к бородачу, чтобы перехватить Виталика.

– Неть! – упрямо сказал мальчик.

– Иди, иди! – сказал Витальке мужчина. – И ничего не бойся. Куда – нибудь они тебя пристроят, а там, глядишь, и война закончится. – Принялся он убеждать не то Виталика, не то себя. – Ты знаешь, как твоя фамилия, и что живешь ты в Ленинграде! Думаю, родных твоих отыскать будет не так уж сложно. – И мужчина приподнял Виталика повыше, передавая толстушке, на руках которой малыш через мгновение и оказался. А как только это произошло, сердце мужчины полоснуло тупым ножом.