Селенодол заметно преобразился. Я шел и озирался с нескрываемым любопытством.

Приезжие «налетчики» не только чистили брошенные дома, но и, упиваясь злорадной «справедливостью», потихоньку уничтожали город – некогда бывший помпезно-вызывающим центром государства.

Не сказать, что Селенодол был целиком охвачен пожарами, но столбы дыма виднелись со всех сторон. На центральных улицах по-прежнему работали многочисленные мелкие лавки и огромные магазины. Правда, половина из них либо стояли наглухо закрытые деревянными щитами, либо «глазели» на прохожих темными дырами из расколоченных витрин и пустыми проемами выбитых дверей.

Наверное, нельзя весь этот беспредел списывать только на нагрянувших недовольных жителей деревень, в любом городе своих отморозков и анархистов всегда хватает. А в столице так и подавно.

Сильно досталось памятникам и прочим уличным скульптурным комплексам. Сброшенные с постаментов они валялись подле – расколовшиеся на части, утратившие былое величие и всякую эстетическую привлекательность.

Припоминая историю своего мира, усмехнулся закономерности, присущей и этой странной реальности, – при смене власти памятники, как символы минувшей эпохи, первыми становятся жертвами вандализма – принимают удар на себя.

Впереди, на краю площади, толпилась большая и кипящая группа «непростых» горожан – блаженные в монашеских рясах в окружении своих сторонников и почитателей. В общем-то, они мне и нужны.

Лишь эти богоотступники помогут разобраться с амулетом. Ведь только у них я видел подобные камни-ромбики. Не такие, как у меня, но очень похожие – по крайней мере рукотворные коконы на их амулетах были исполнены точно так же – камни щедро обмотаны узкой ленточкой.

Адепты Тейи заметно увеличились числом, да и зевак возле них крутилось намного больше, чем прежде. Смутное время поспособствовало укреплению авторитета блаженных.

Ведь всегда так происходит.

Когда людям страшно и им неясно, что будет дальше, они тянутся к любой подвернувшейся ярко блистающей силе или утешительно-одухотворяющей вере, которая сумеет их хоть немного успокоить, внушить надежду, пообещать светлое будущее…

Протискиваясь сквозь толпу, я украдкой разглядывал людей в монашеских рясах, но нет – пока ни у одного из них не заметил амулета на груди. Меня это немного раздражало – раньше, кого бы из богоотступников я не встретил – у каждого был амулет. И у тех четверых на этой же площади, и у того, что прибился к нашему обозу на столичном тракте…

Задумавшись, я довольно сильно толкнул стоящего впереди человека невысокого роста, одетого в черную рясу. Он резко обернулся и прошипел ядовито:

– Смотри куда прешь, увалень!

Увидев его лицо, я захлопал от удивления глазами.

Да мне везет несказанно!

Это же Фомка!

Правда, он теперь совсем не был похож на того вихрастого парнишку, которого я знал. Мне, показалось, что он сильно изменился, вырос и возмужал больше, чем этого позволил бы минувший отрезок времени.

– Ох, ты ж! – радостно сбросил он свою «волевую» маску, признав меня. – Ты откудова здесь?

– Да вот, угораздило попасть сюда, – искренне улыбнулся я. – Кстати, тебя и ищу. И Пахома тоже.

– Насчет Пахома ничего не скажу, не видел его давно, – заважничал паренек. – А я вот, глянь, теперь в общине Тейи состою. И там я не последний человек. Меня шибко уважают.

– Ну, молодец! – по-братски похлопал его по плечу.

Что ж, паренек чувствует свою причастность к «великому» делу, вот и задирает нос выше лба. Пусть забавляется. Всё лучше, чем с Устином грабежом промышлять. Хотя, может, и нет. Богоотступники на моих глазах уже превращались в воинствующее монашество, когда на дворец нападали.