В городе открылось ещё несколько заведений в дизайнерских интерьерах и разных кулинарных направлений – с высокой европейской и русской кухней, – рассчитанных на посещение состоятельными людьми. Выбирать из них можно было по предпочтениям. К примеру, любители итальянского стиля в интерьере и еде ходили в ресторан, носивший имя сына царя Салтана – опять же героя из произведения Пушкина. Но ресторан «Кафе Пушкинъ» имел особенный колорит: почти всерьёз он предлагал гостям почувствовать себя уважаемыми персонами давно ушедшего века. Предложение нравилось им и благосклонно принималось.

Для внимательного наблюдателя в декорациях «Кафе Пушкинъ» происходило интересное представление.

Посетители ресторана в основном принадлежали к одной социальной группе – материально обеспеченных людей, то есть тех, кто, делая заказ по меню любого заведения, решает, что хочется съесть и выпить, а не разглядывает стоимость блюд. Они приходили сюда, чтобы в респектабельном месте и в своём кругу вкусно откушать, что-то отметить или провести небольшую деловую встречу. Обычные же граждане, которые перемещались по городу не в собственных автомашинах представительского класса и с личным водителем, оказывались в «Кафе Пушкинъ» только в силу обстоятельств. Они терялись, когда официанты в соответствии с порядком, установленным в заведении, использовали по отношению к ним вежливую форму обращения времён Российской империи, называя мужчину сударем, а женщину сударыней. Где ещё такое увидишь? Разве что в кино. Расслышав в свой адрес слово «сударь», произнесённое с уважительно-почтительной интонацией, обычный человек понимал, что в этом месте он в гостях во всех смыслах: и как посетитель ресторана, и как человек здесь случайный. Зато после чашки кофе с десертом в «Кафе Пушкинъ» им было что вспомнить.

Деловые завтраки или обеды проводились в ресторане обычным порядком. Гребневу приходилось наблюдать, как адвокат за поеданием пирожков с визигой объяснял клиентам план действий по возврату утраченной ими собственности. Клиенты, потрясённые окружающей обстановкой и перспективой предстоящих судебных баталий, проникались уважением к его компетентности и осознавали, как им повезло с таким специалистом.

Встречались здесь медийные и просто известные персоны. Как-то Олег Петрович увидел давно примелькавшегося в радиоэфирах главного редактора с яркой внешностью, который забыл, где находится, – не ел и не слушал своего спутника, как от него могли бы ожидать, а что-то убеждённо ему высказывал, жестикулируя; и в целом было непонятно, получал он информацию или давал. Произнесённое слишком громко восклицание: «Не может быть!» – долетело до Гребнева, но тот, кому предназначалась фраза, пропустил её мимо ушей, как и весь монолог представителя интеллигенции, и флегматично насыщался. Судя по его спокойному равнодушию, было понятно, кем являлся жевавший человек. Кто расплачивался за обед, Гребнев смотреть не стал, а через несколько месяцев стало известно, что средством массовой информации контракт с главным редактором прекращён. Но это другая история. В таких случаях Олег Петрович сам часто думал: «Не может быть!» – и удивлялся не услышанному, а представленной ему логике рассуждения. Да и в интерьерах ресторана известные персоны смотрелись простовато и выглядели не такими известными, как на телеэкранах.

Иногда в ранние утренние часы официанты просили посетителей, зашедших с хорошим настроением позавтракать, пройти в один из концов зала, потому что в другой его части заканчивала веселиться после ночи, проведённой в клубе, компания молодых людей. К этому времени они находились в состоянии глубокой нетрезвости и демонстрировали отвратительное поведение. Персонал ресторана терпеливо ждал окончания представления и ограждал от участия в нём других гостей. Безобразие происходило в удалении, и общий порядок в заведении не нарушался. Известного сюжета в духе «футболистов на завтраке» никогда не допускалось – не кафе всё-таки.