Гребнев смотрел на себя и жизнь глазами стороннего наблюдателя. Не то чтобы он сознательно отделял себя от всего происходившего или не связывал свои поступки с действиями людей вокруг, просто таким образом делал работу политического аналитика, и отстранённый взгляд как предпосылка беспристрастности вошёл у него в привычку.

В дополнение к сказанному Гребнев был прагматиком, иначе ему никогда бы не стать тем, кем он стал – человеком, способным отыскать эффективное решение в клубке противоположных интересов и взаимоисключающих вариантов. И ещё он имел склонность иронизировать по любому пристойному поводу. Однако, полагая публичное проявление иронии непозволительным для ответственного человека и понимая свой недостаток, Гребнев сдерживал желание высказывать вслух приходившие на ум, как ему казалось, смешные мысли и большей частью своим шуткам смеялся сам и беззвучно, про себя. Кто-то мог сказать, что фантазии искажали его восприятие и вводили в заблуждение, но Олега Петровича устраивало такое представление о действительности. Оно помогало сохранять свежесть восприятия жизни и не скучать.

Несколько месяцев назад Гребнев почувствовал, что перспектива завтрашнего дня стала для него неопределённой. Смысл работы Олега Петровича заключался в том, чтобы помогать исполняться намеченным планам, но они перестали быть ясными. Какая информация будет предложена людям? Что отвечать на возникшие вопросы? Какие проекты передадут в работу? Что будет дальше? Гребнев нуждался в ответах, но, по своему мнению, их не получал. Кроме людей, активно занимавшихся политикой, ответы в действительности мало кого интересовали. Он оценивал ситуацию как непонятную, долго находиться в таком положении не мог, и ему оставалось только ждать.

С утра Олег Петрович находился в офисе. Он давно заметил, что люди, которые обращаются к нему за консультациями, часто принимают решения в последний момент, а конец года вполне подходил под такое определение. Поэтому в любое время могли состояться незапланированные встречи, и быть к ним готовым значило получить нового клиента.

Из своего директорского кабинета Гребнев несколько часов обзванивал друзей и знакомых, поздравляя их с наступающим Новым годом, и просматривал новые, интересовавшие его ролики, выложенные в YouTube. Время до середины дня прошло с пользой.

Оторвавшись от собственных отвлечённых мыслей и созерцания сумеречного города, Гребнев решил пообедать. Он быстро надел куртку, спустился из офиса на улицу, пробежав по подземному переходу и проскользив в летних ботинках последние сто метров, вошёл в «Кафе Пушкинъ» и вскоре, сидя за столиком и зная меню на память, делал заказ официанту. Салат «Оливье тре деликат подъ соусом Провансаль» и «Котелета телячIя, рубленная по рецепту Пожарского, гарнированная жареной картофелью» ждать себя не заставили.

Ресторан «Кафе Пушкинъ» последние несколько лет оставался его любимым местом, зайти и отобедать в которое можно было двадцать четыре часа в сутки. У гардероба в приглушённом освещении гости могли полюбоваться на себя в большое напольное зеркало Морена, но не все смотрели на себя со стороны. Посетители оказывались в залах, своим убранством напоминавших комнаты дворянской усадьбы царских годов. Униформа персонала, подобранная по фасону и цвету к обстановке, подчёркнуто уважительная манера общения официантов с посетителями, меню, составленное из блюд по старинным рецептам и написанное в стиле и грамматике стародавних времён, – всё это делало ресторан интересным заведением, не похожим ни на одно другое; заведением, предлагавшим вместе с едой нечто большее. Истоптанный мрамор на полу, стены в пятнах и трещинах, потёртые со временем предметы интерьера были изготовлены к открытию ресторана в декорационных мастерских киностудии. Если, проходя из гардероба в зал, постучать костяшками пальцев по настенной плитке, выглядевшей как каменная, палец не чувствовал твёрдости – в ответ раздавался глухой звук, который издают изделия из гипса или пластика. О том, что в ресторане всё не совсем так, как представляется, и старые предметы обстановки – это новые, искусственно состаренные вещи, одни посетители – в большинстве своем – не знали, а другие, как Гребнев, не придавали этому значения.