А дальше происходит то, чего я уж точно не ожидала. Он начинает раздеваться. Снимает футболку, являя свету свой обнаженный, надо сказать, очень даже привлекательный торс для сорокалетнего мужчины. Да в принципе и без возраста он хорошо сложен. Однако проблема состоит в том, что на футболке дело не закончилось, он начал снимать с себя джинсы. Мамочки, у него еще и голень в татуировках! Какой кошмар, Господи. Только спустя несколько секунд до меня дошло, что он остался в одних носках и трусах.

— Что-то не так, Елена Петровна?

— Зачем вы это сделали?

— Реализую все твои тайные влажные мечты. Шутка, — быстро добавляет он, присаживаясь на свое место. — Жарко здесь, вот и разделся, — самое удивительное, что здесь и правда очень жарко. Топят так, как будто за окном минус двадцать.

— Это неприлично, — буркаю себе под нос, наблюдая за тем, как Владимир подносит ко рту бутерброд. Ест аппетитно, к счастью, даже не чавкает. Однако лучше бы это, чем то, что я узрела, когда в один момент он мне широко улыбнулся.

Господи, у него еще и передний зуб серебряный! Спасибо тебе Боженька за белорусского татуированного алкоголика зека-сантехника с серебряным зубом — Вову Вагина. Это лучший подарок в моей жизни.

— Бутерброд? — вновь протягивает мне еду. Если быть честной перед самой собой, — сэндвич выглядит аппетитным. С очень вредной, наверняка, вкусной колбасой, помидором, сыром и майонезом. Я не могу себе такое позволить, ибо склонна к полноте. Да и вредно есть такое. Увы, даже сбежав от мужа и родителей, по прошествии почти девяти лет, я так и не научилась жить как большинство свободных нормальных людей. Почему-то не могу позволить себе такой сэндвич.

— Благодарю. Я не голодна. К тому же, я не ем такую вредную еду.

— Не пойму, ты либо недотраханная, либо голодная. Или… голодная и недотраханная? — я всякое могла ожидать от такого человека, но чтобы такое?! Нет! У меня не получается вымолвить ни слова. За свои двадцать девять лет я ни разу не произнесла ни одного матерного слова. Это некрасиво, неприлично и просто отвратительно. Вот только сейчас мне впервые хочется от души ругнуться, потому что обидно. И пусть это тысячу раз правда, так с людьми разговаривать нельзя!

Не знаю, как выдержала и ничего не ответила. Хотя, я та еще терпила, нет в этом ничего удивительного.

— Вы бы так на горошек не налегали, Владимир. Нам тут вместе ночевать.

— Пердечный приступ мне не грозит, у меня хороший ЖКТ. А если и да, я в это время буду спать.

— Если что я вас разбужу.

— Попробуй. А заодно и проводника ночью позови зафиксировать неподобающее поведение моего организма, — ясно — обиделся. Что в принципе логично. От того и меня в ответ словесно оскорбил. Один-один. Вот только он мужчина и просто обязан мне уступить.

Когда в очередной раз Владимир, прожевав сэндвич, мне улыбнулся, сверкнув серебряным зубом, до меня вдруг дошло!

— Что? — первым нарушает молчание мой попутчик.

— Показалось, что у вас передний зуб — серебряный.

— И?

— Присмотрелась. Ан, нет, всего лишь застряла фольга от сэндвича.

— Спасибо, что предупредила.

— Не за что.

Владимир цыкает, а затем выплевывает фольгу. Аккурат на мою белоснежную рубашку…

3. Глава 3

Глава 3

Сам не понял, как это произошло. Самопроизвольно. А может, это просто желание увидеть на что способна чопорная мадемуазель, когда какой-то зек сантехник обесчестил ее донельзя белоснежную рубашку. Стоило только взглянуть на лицо Елены, как стало плевать на последствия. Кайф. Она совершенно точно возмущена. Ее вздымающиеся крылья носа передают мне пламенный привет, голубые глаза готовы выкатиться из орбит, а грудь из-за глубокого дыхания так и норовит вырваться из рубашки. Если Елена, мать ее, Петровна, сейчас еще и матюгнется, то я прям тут же кончу. Однако, спустя несколько секунд непрерывного «танца» крыльев ее носа, я понял, что на это она тупо не способна. Она просто потеряла дар речи. Схватив со стола салфетку, резко приподнимаюсь.