Дерево двери, врезаясь в спину, стучит по ребрам, - но это только придает кайфа и возбуждения. Как и жадные впивающиеся в меня глаза, уже заплескавшиеся всеми самыми порочными оттенками безумно темной синевы. Как руки, впивающиеся в тела друг друга. Как громкие хлопки бедер о бедра и всхлипывающий страстью звук внизу. Господи, - неужели я могу быть настолько мокрой? И настолько ненасытной?

- Еще, - хриплю я, запрокидывая голову и впиваясь пальцами в его спину, притягивая к себе крепче.

Хочу быстрее и еще более жадно. Хочу, чтобы его огромный член вонзался в меня яростнее, крепче, вот до этого самого простреливания по всему телу, до кипения и шипения обугливания в крови…

И он поддает мне этого жара, начиная вколачиваться в меня так бешено, что, кажется, не только эта дверь, но и сама я сейчас превращусь в дымящиеся щепки…

- Еще, - задыхаясь, повторяю, чувствуя, как его толчки и горящий член уже разбивают меня на осколки, взрывающиеся каждой клеточкой. Но мне хочется еще глубже, еще сильнее, еще, еще, еще… Кажется, я почти уже слышу звон расколотых молекул собственного тела, и только дергаюсь навстречу его сумасшедшей жадности и какой-то совершенно звериной страсти…

Забившись в меня сумасшедшее бешено, до искр из глаз и искр, на которые разлетаюсь я сама, он впивается в мои губы, - вот так же, жадно, сумасшедше, по-звериному зарычав и кусая, разрывая, колотясь и притягивая меня к себе мощными руками просто с яростной страстью.

Мы взрываемся одновременно, крича, вжимаясь в тела руками, извиваясь и снова впиваясь ртами, сливаясь в какой-то невозможный взрыв, в крик, который отбивается от стенок горла, в дрожание, которое превращает наши тела в одно, - и даже не тело, а просто рассыпавшиеся молекулы, которые, кажется, сходят с ума, становясь все новыми и новыми жаркими вспышками.

И так и замираем, чувствуя, как все внутри еще пульсирует, еще дрожит, уводя за какую-то новую, запредельную, нечеловеческую и просто невозможную грань наслаждения. Оно рвется даже из глаз, брызжущих этими искрами, этими сумасшедшими всполохами, этим дрожанием…

Я вжимаюсь еще сильнее во все еще пульсирующую во мне плоть, чувствуя, как новый оргазм, - совершенно невозможный, болезненный и мягкий, будто теплая волна, одновременно, снова разливается по всем моим внутренностям, начиная от подрагивающих стенок, все мощнее сжимающихся вокруг его члена, поднимаясь до всех возможных органов внизу живота, взрывая там всех бабочек на свете, струясь с кончиков заостренных, налитых тяжелым томлением сосков и снова взрываясь в горле пронзительным криком… О, Боже, - поет и орет каждая моя клеточка, тогда как я не могу издать ни единого звука, кроме рваного, срывающегося дыхания…

Отдышавшись и чувствуя, как обмякаю под его руками, я подымаю изумленный взгляд на синие глаза. Да-да, разум тоже уже пришел в себя, особенно после того, как тело, переполненное взрывами и пламенем, начало выключаться. Что в этом изумлении? Да, все на свете! Пораженность тому, что так вообще бывает. Изумление от себя самой и от того, что я оказалась на подобное способна. Ну, и вообще, - легкий шок от происходящего. Может, в этом отеле есть какая-то волшебная кнопка, которая отключает в его клиентах всю цивилизованность?

И в этой плещущейся синеве я, кажется, вижу полное отражение всего того, что смерчем проносится у меня внутри…

14. 14

- Я представлял себе все не так, - шепчет он хриплым голосом, обжигающим меня до мурашек, опускаясь лбом на мой. А в глазах – все то же сумасшествие, да и дыхание по-прежнему сбивается. И, как ни ненормально, но все это снова начинает меня заводить. Дрожь начинается с губ, рискуя снова превратить меня во вспыхнувшую спичку. Ой, доиграешься ты, Тамара… Как бы не сгореть…