– Да, – долго не раздумывая, ответила Морева, виновато посмотрев на смутившихся «предков», а затем жалостливо на Настю, – у него на шее имелась своеобразная татуировка, изображённая в виде маленькой змейки.

– Понятно, – сказала удовлетворённая сыщица, сначала было засомневавшаяся, но теперь полностью убедившаяся, – Жанна, спасибо, – не забыла она и про обычную благодарность, – полагаю, вам с неподготовленными родителями предпочтительнее поехать домой. Как я уже и сказала, сиди смирно и никуда не высовывайся, пока мы презренного выродка не поймаем и хорошенько «не спеленаем». Да и!.. Не забудь: сегодня к тебе приедет следственный комитетчик, который тебя подробно допросит… по всем обстоятельствам, нуждающимся в непременной огласке, – последовал намёк, что полицейская сотрудница в полной мере остаётся на её стороне.

Получив разумный совет, благоразумная семья Моревых поспешила то́тчас же ему и последовать. Отворачивая сморщенные лица, чтобы не «коснуться» случайным взглядом изуродованных останков, они трое, все вместе, прошли к немецкому «мерседесу», отличавшемуся высокой посадкой. По-быстрому рассевшись, лётом умчались, прочь удаляясь от страшного места. Проводив их сострадательным взором, Юлиева зашла в служебное помещение, чтобы, дожидаясь прибытия остальных сослуживцев, до конца оформить рабочий рапорт, получившийся чрезвычайно внушительным; ответственную охрану страшного трупа она поручила дежурному Говорову.

Первым, ровно через семь минут после доведения о случившемся ужасе, явился начальник Бунько, как уже известно, проживавший (от вверенного полицейского отделения) в непосредственной близости. Как и обычно, он собрался по полной выкладке, словно и не ложился (или спал и вовсе не раздеваясь?). Вид расчлененного трупа ему точно так же не был в диковинку, и он быстро справился с внутренними эмоциями, никак не выдавая смятенного состояния.

– Так, – начал он с нелицеприятных, уничижительных утверждений, – докатились: разыскиваемые убийцы привозят нам новые трупы прямо к отделу. И чем, простите, вы все здесь тогда занимаетесь, раз позволяете неуловимым преступникам над вами нахально насмехаться и беспардонно глумиться?

Сильная усталость, пережитые волнения и нервозное раздражение целиком завладели расстроенной сыщицей – она оказалась неготовой спокойно терпеть форменные издевательства (пусть даже и исходившие от непосредственного начальника!). Объятая тупым безразличием, она ответила несколько грубовато:

– Ночь случилась чрезвычайно насыщенной, о чём я доложила письменным рапортом. Если вы его, Евгений Захарович, вдумчиво прочитаете, то всё оттуда узнаете.

– Ты что, «подруга боевая», белены с утра, наверно, объелась – забыла, с кем разговариваешь? – не ожидая, что молодая сотрудница, обычно спокойная, вдруг покажет ему «острые зубки», явственно возмутился грозный руководитель. – Совсем, «…твою мать», испортилась?! Да я тебя, «неразумная девочка», вмиг уволю, даже и глазом не успеешь моргнуть, причём датой вчерашней, а отнюдь не сегодняшней!..

– За ради Бога! – резко вскрикнула отважная девушка, презрительно изобразив недовольную мину. – А кто Вам дерзких преступников будет ловить – сами? Ах, что-то я не вижу «за воротами» длинную очередь… Ага, Вы, наверное, на пенсию свалите – а там и «трава не расти»?!

– Ты что это сегодня как «раскудахталась»?.. – посмотрел Бунько на смелую сослуживицу воистину изумлённым взором, ошалелым от неожиданной дерзости (он не привык, чтобы ему кто-нибудь осмелился воспротивиться).

– Товарищ подполковник!.. – «развоевавшаяся» сыщица пуще прежнего возмутилась от крайне непривлекательного сравнения. – Я Вам не какая-то жалкая курица, и, по правде, мне надоело перед «вашей милостью» пресмыкаться! Давайте уже с Вами договоримся о взаимном уважении вообще и в частности о продуктивной работе. Словом, либо мы идём вперед как добрые союзники, либо – будь что будет! – невежливо попрощаемся. По большей части я ещё сравнительно молодая – хотя и имею послужной список, незапятнанный и внушительный, так что, уверена, без хорошей должности я не останусь – тем более что меня уже звали в Министерство, напрямую в Москву. Кста-а-ти, поступившее предложение пока ещё в силе – я хоть завтра могу свалить отсюда «ко всем чертям» и «на́ хрен собачий»! И до сих пор я не бросила вверенный мне участок работы по одной лишь простой причине: наивная душа изболелась за родимую местность.