Фильчиган, обрадовавшись, но к проявлению неподдельного интереса друга, стал быстро собирать в голове всю имеющуюся информацию, чтобы выдать необходимое умозаключение. Но, как и есть, самое важное для скептичного, но впечатлительного человека, как Нильсон, Фильчиган медлил, накаляя обстановку, зная, что его друг сейчас никуда не торопится, а у самого Андреаса есть в запасе время, чтобы подготовить товарища к самому открытию его интриги.

– Ты помнишь, я тебе как-то говорил об одной папке, которая находится у фашистов?

Нильсон попытался вспомнить.

– Но не важно, – Фильчиган заметил тщетные попытки друга вспомнить о том, что он, возможно, никогда и не упоминал, – так вот, после освобождения Кенигсберга русскими в одном из его замков немцы, поспешно покидая город, оставили часть своих научных документов, которые не успели уничтожить. Так вот, – Фильчигану не терпелось поделиться с другом своей находкой, он еще раз оглянулся, словно считая себя шпионом, – после нескольких тщетных попыток, когда я уже не надеялся найти что-либо, мне пришел ответ из университетской библиотеки.

– Ну, и… – заинтригованно смотрел на него эсквайр.

Фильчиган глядел на него, словно ожидая этот вопрос, и ответил:

– Ничего, Бен!..

– Ничего?! – Нильсон выглядел обескураженно.

Все же он оставался на месте, зная о том, что Фильчиган ни за что не станет признаваться в своих мнениях, если не будет в чем-то до конца уверен или его изыскания не будут иметь окончательный вывод.

– Но, – продолжил Фильчиган, – в ответе из Кенигсберга было приписано, мол, что где-то, кое-куда надо обратиться. И я… направился в Россию.

– Ого, – неподдельно удивился Бенджамин Нильсон, – эк тебя, дружище, серьезно тряханула эта бумажка. Ну и как там?

Рассказы о путешествиях также входили в увлечения философа, поэтому он ничуть не смутился тому, что Нильсон его перебил.

– Ну, – не знал, с чего начать, Фильчиган, – дома там очень старинные, непохожие друг на друга, еще бы, им насчитывается от ста до трехсот лет. Ну а погодка там так себе, чуть свежее, климат там все-таки влажный, хотя море немного дальше от самого города. Идешь по набережной, и по ограждениям волны разбиваются, шш-пухх…

Фильчиган, словно вновь оказавшись на улицах старого города, немного раздвигая ладони, чтобы не привлекать к себе внимания окружающих, попытался представить другу то, что наблюдал сам.

– Здорово. Но все же, Бен, это не сама Россия. Дух там витает какой-то …

– Что за дух? – поняв, чем тот хочет с ним поделиться, Нильсон поспешил сыронизировать над приятелем.

Фильчиган медленно, словно выходя из эйфории прошлого, посмотрел на друга с осуждением.

– Ладно, ладно, пошутить нельзя, смотри, вон как насупился, – растянувшись в улыбке, Нильсон слегка затрясся от удовольствия от удачной шутки, – о, о, люди, кто в красном? Поспешите, а то мой друг сейчас набросится на вас, – продолжал шутить Нильсон. И от новой шутки еще больше захохотал. Он говорил и смеялся негромко, поэтому люди, приходившие или покидавшие столики, не обращали внимания на двоих общавшихся между собой преподавателей. И в момент, казалось, своего успокоения Нильсон будет готов продолжать слушать друга, но не сдержался от внезапно посетившей его мысли.

– Только у-у не мычи, прошу тебя, – сказал он, вновь расхохотавшись.

На этот раз внимание на них привлек столик, за которым сидела парочка студентов.

Фильчиган, бросая короткие взгляды на окружавших, старался не показывать, что чувствует себя потерянно рядом с весельчаком, и смиренно ожидал, когда Нильсон перестанет смеяться. Он считал, что последующие доводы вновь заинтересуют в глубине души романтичного эсквайра.