Рисуй от всего сердца. Мэдди закатила глаза, представляя картину в духе Сальвадора Дали: огромная кисть пронзает красное сердце, позади – пустынная равнина, алые капли падают на желтый песок. Рисуй от сердца. Ну и как это понимать? Кто-нибудь говорил такое Пикассо, Родену, Ван Гогу? Мэдди поморщилась. Не то чтобы она стояла с ними в одном ряду…

Девушка сидела в кофейне и попивала капучино, расстраиваясь, что поддалась порыву утопить свое горе в таком дорогом напитке.

– Бо-оже, – протянул голос, принадлежащий кому-то из высшего класса, кто сел позади нее. – Ну и посмешище. О чем только Генри думал?

– Ты про ту девчонку, что только что вышла? Милое платьице, ну прямо Тулуз-Лотрек.

Мэдди сжала фетровый беретик, что лежал у нее на коленях.

– Это друг Генри его попросил. Он рассказал, когда записывал в ежедневник время назначенной встречи.

– Думаешь, он ее принял? Нет же? Вся галерея бы под откос пошла.

– Вряд ли. Судя по ее виду, он с позором ее выгнал. Когда она пришла, я уже была готова сказать ему, что он зря тратит свое время. Типа серьезно? Ты слышала, как она разговаривает?

Другая девушка расхохоталась.

– Ага. Заурядная дура.

– Ш-ш, так теперь нельзя говорить, вдруг оскорбишь кого. Наверное, теперь и слово «посмешище» кого-нибудь ущемит.

Девушки рассмеялись, упиваясь своим превосходством, а Мэдди покраснела, чувствуя, как жар приливает к щекам. Она, наверное, выглядела как перезрелый рождественский эльф. Она схватила берет, натянула его себе на голову и повернулась. Одна из девушек подняла на нее взгляд, и ей даже хватило совести ахнуть.

– Мы, посмешища, – начала она, – не можем похвастать принадлежностью к высшему классу, но зато мы говорим то, что думаем, и не позволяем каким-то надутым и высокомерным идиоткам себя оскорблять. Не у всех мамочки и папочки разбрасываются деньгами. А раз вы позволяете себе так обсуждать людей, вам не помешает вернуться в школу и поучиться хорошим манерам. Вам должно быть стыдно.

Довольная тем, как девушки вытаращились на нее, словно рыбки гуппи, Мэдди выплыла из кофейни с высоко поднятой головой.

К сожалению, пусть она и дала отпор обидчицам, факт оставался фактом: она упустила свой шанс попасть в галерею, и просить помощи больше было не у кого.

Мэдди посмотрела на табло с расписанием поездов станции Юстон. До ее дешевого поезда оставалось еще два часа. Она вернется в Бирмингем и будет рассказывать маме об очередном проваленном собеседовании. До этого Мэдди еще никому не рассказывала, зачем на самом деле едет в Лондон. Кроме профессора Грегори, конечно.

Она вздохнула и открыла Вотсап.

Срочно. Срочно. Срочно. Ты еще ищешь работу? Вакансия временная, но в Европе, и им очень нужен кандидат. Позвони мне.

Девушка улыбнулась, читая сообщение от своей подруги Нины. Они встретились в Париже в тот год, когда Мэдди училась за рубежом. У них было много общего, и они сразу подружились. Они обе происходили из многодетных семей, и обе скучали по своим родным, но не по требованиям, которые бытовали в их семьях.

Ключевым словом в сообщении было «Европа», все равно что зов сирены. Мэдди хотела уехать как можно дальше от дома – после года, проведенного во Франции, она чувствовала, что ей там больше не место.

– Ну что там? – спросила она, стоило Нине ответить после первого гудка. – Где в Европе? Что делать нужно? Виноград собирать?

– Там кое-что покруче. – Голос Нины звенел от еле сдерживаемого восторга. – Это в Хорватии.

– Ты раскашлялась сейчас или что?

– Очень смешно. Я серьезно. Ник полчаса назад звонил Себастьяну. Он едет на отдых со своей новой подружкой. Они фрахтуют яхту целой компанией, но их стюардесса слилась. Времени искать новую нет, они уезжают через три дня. Нужно всего-то немного убираться и готовить, ухаживать за гостями, короче. Их там всего шесть человек.