– Милый, закажешь мне эспрессо? Хочу на минутку отлучиться в дамскую комнату.

– Хорошо, – сказал он, заказывая эспрессо ей, а себе – капучино. Он поудобнее устроился в кресле, чувствуя, как его разгоряченная кожа остывает. Он достал телефон, принялся листать ленту Фейсбука[2]. Увидев публикацию своей сестры Нины, он улыбнулся.

Она запостила фотографию восхитительного шоколадного эклера, за которым сформировала сердечко пальцами, и подписала: «Шоколадный рай».

Интересно, в какой восторг пришла бы Тара и что бы чувствовал Ник, наблюдая за ней?

Вкуснятина! – прокомментировал он и стал смотреть остальные фотографии. Нина переехала в Париж, открыла кондитерскую и съехалась со своим парнем Себастьяном, лучшим другом Ника. Сестра быстро стала королевой эклеров и прочих сладостей. Может, съездить к ней вместе с Тарой? Что-то подсказывает Нику, что ей там понравится.

Он оставил несколько комментариев, лайков и понял, что прошло целых пятнадцать минут. Где же Тара? Лишь бы не сбежала… Нет, она бы так не поступила. Хоть он и переживал по поводу свидания, все прошло хорошо. Ей было интересно. Ник, не задирая нос, мог с уверенностью сказать, что с девушками он ладил. Почти все его свидания венчались успехом, а иногда и чем поинтереснее. Хотя случилось разок такое, что он пошел на свидание с подругой Гейл, а она оказалась лучшей подружкой его бывшей. Вот это было поистине ужасно.

Он уже раздумывал отправить в уборную поисковой отряд, как Тара вернулась. Ее глаза сверкали, губы вовсю улыбались. Она откинулась на спинку кресла и глотнула эспрессо как ни в чем не бывало.

Может, это что-то женское, и ей стыдно рассказывать, что случилось.

– Фу, холодное, – Тара скривилась.

– Заказать другое? – невозмутимо поинтересовался Ник, умолчав о том, что ее не было довольно долго, чтобы не смущать девушку.

– Не стоит. Уже поздно, я потом уснуть не смогу. – Она взглянула на часы и улыбнулась ему своей красивой и печальной улыбкой. – Отвези меня обратно в отель. Мне нужно хорошенько выспаться, чтобы не заявляться завтра на фотосессию с мешками под глазами.

– Тогда я попрошу счет, – сказал Ник, задаваясь вопросом, почему вечер так внезапно закончился.

Мэдди обхватила колени руками, надеясь, что они перестанут дрожать. Генри Комптон-Барнс с замшевыми заплатками на локтях пиджака и бабочкой на шее просматривал ее работу. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он поднял голову и наконец заговорил:

– Профессор Грегори – мой хороший знакомый, и он лично тебя рекомендовал, посему я буду с тобой честен. – Его губы сжались в трагическую линию, словно кто-то потянул за нитки, закрепленные в уголках его губ. – Технически ты справилась хорошо. Прекрасное исполнение, внимание к деталям поразительное.

Мэдди догадывалась, что за этим последует огромное «но».

– Но нашей галерее нужны картины, в которых… – Он покачал головой. – В этих нет оригинальности, изюминки. Им не хватает je ne sais quoi, то, чего словами не опишешь, то, что выделяет произведение искусства среди остальных. Это может передать лишь художник. Когда смотришь на такую работу, понимаешь, что это могло выйти только из-под его кисти. Как с певцами, например. Уж прости меня, но я гораздо старше тебя, поэтому приведу в пример Карли Саймон. Ты слышишь ее голос и сразу понимаешь, что это она. Ее голос – это ее уникальность. Вот что я ищу в картинах.

Они, безусловно, очень красивы, но я не вижу твоей души. Я не вижу в них тебя. Мэдди, позволь дать тебе совет. Отправляйся в новое, неизведанное место. Забудь все, чему тебя учили, все, что знаешь. Нарушь правила, экспериментируй, и, самое главное, рисуй от всего сердца.