Штессан разломал хлеб.

– Это ничего, – хмыкнул он, отщипывая крохотные кусочки мякиша. – Это ещё не Форвахт. И далеко не Гизенхут. В Гизенхуте даже подстреленная ворона была за лакомство.

– Это где? – спросил Лёшка.

Штессан с Мёленбеком переглянулись.

– Там, – сказал, помрачнев, Штессан.

По тону его Лёшка понял, что дальше лучше не выяснять. Наверное, «там» – это в Германии, решил он. Названия звучные. Рублено-немецкие. Хальт! Форвахт! Правда, про голод в Германии он что-то не слышал. Может, во время наводнения? Или схода лавины? А их долго не откапывали…

– Алексей, – придвинулся Мёленбек, – я бы хотел, чтобы ты запомнил одно условие работы моим секретарём. Ты знаешь его?

– Не задавать лишних вопросов?

– Нет. Об этом мы с тобой говорили вчера.

– Хранить секреты?

– Именно. Всё, что происходит здесь, ни с кем вне этого дома не обсуждается. Кто бы что у тебя не спрашивал. Даже если…

Мёленбек замолчал, и Лёшка по тяжелому взгляду черных глаз понял окончание фразы. «Даже если будут пытать», – хотел сказать Мёленбек. «Или убивать».

Лёшка сглотнул.

– А если я не выдержу?

– Возможно, ничего и не случится, – откинулся на спинку стула Мёленбек. – Здесь тихо. Но ты помни.

Перстень на вытянутом пальце предостерегающе блеснул.

Лёшка кивнул, судорожно цапнул стаканчик с остатками сока.

– А зарплата? – спросил он.

– Пятьсот рублей. В день. Это не много, – сказал Мёленбек. – Но жильё и питание бесплатно. Кроме того, Штессан и я берёмся тебя кое-чему обучить. Поверь, этот опыт стоит гораздо больших денег. Воскресенье – выходной.

Пятнадцать тысяч, подумал Лёшка.

В месяц. И за них могут убить. Подступят как-нибудь в темноте: знаешь такого-то? И никто не спасёт.

Он куснул губу.

– Я, наверное… я просто не уверен…

– Хочешь отказаться? – прищурился Мёленбек.

Штессан поднялся, обошёл стол за спиной своего компаньона.

– Я бы не отказывался, парень, – сказал он. – Таких шансов, знаешь, ещё поискать…

И принялся проверять ладонью гладкость дверных накладок. Будто не при чём.

– Вы мне хотели объяснить… – сказал Лёшка.

– Согласишься – объясню, – улыбнулся Мёленбек. – Не согласишься – мучайся потом всю жизнь, гадая, что да почему упустил. По-моему, это честно.

Лёшка покатал огрызок огурца.

– У вас какая-то странная контора.

– Возможно. Ладно, – Мёленбек хлопнул ладонью по столу. – Иахим, покажи Алексею его комнату. Правую, угловую.

– Но я ещё… – вскинулся Лёшка.

– А я знаю, – нахмурившись, перебил его Мёленбек. – Только мне нужна определённость. Посидишь один, взвесишь варианты. – Он бросил взгляд на часы. – Полчаса тебе хватит?

Лёшка кивнул.

– Сюда, – сказал Штессан, незаметно оказавшись у противоположных створок.

Оставив Мёленбека доедать картофель в одиночестве, они вышли в широкий серый коридор за обеденным залом. Створки щелкнули. Штессан почесал висок.

– Я бы не размышлял, – негромко сказал он.

– Что, сразу отказались бы?

Штессан скривился.

Оба коридорных конца оканчивались ступеньками, ведущими на второй этаж здания. Только один конец был глухой, а другой имел узкое окошко, глядящее через забор на поле с убогой сарайкой. По темно-синей дорожке Штессан повел Лёшку в глухой конец.

Всего комнат было четыре: две крайних, две центральных. Центральные казались побольше.

Лёшкино место жительства представляло из себя вытянутый прямоугольник с окном напротив двери. У одной стены – шкаф, у другой – койка. У окна – зажившийся на этом свете стол. Крашенные как в захудалой гостинице стены. Линолеум на полу. Ах, да, ещё пятачок розетки. Ни телевизора, ни компа.

Блин, уныло подумал Лёшка.

– Располагайся, – сказал Штессан.