Эмили и Чарли поселились этажом ниже. Им придется делить двуспальную кровать, и Эмили немного стыдно за то, с каким нетерпением она ждет возможности обнимать теплое тело Чарли по ночам и вдыхать его детский запах. Почему-то она никогда не жаждала так же обнимать Пола ночью. Она помнила только его раздражающие привычки: забирать все одеяло и включать верхний свет в пять тридцать, когда ему нужно было успеть на ранний самолет. И определенно не могла припомнить той животной радости от близости другого человеческого тела рядом; эти чувства были теперь ограничены ее детьми, воспоминаниями о том, как она обвивалась вокруг них по ночам, словно кошка со своими котятами. Но только в те ночи, когда Пола не было: он никогда не разрешал детям спать в их постели.

Мальчики Петры разместились на одном этаже с Эмили, где также есть сад на крыше.

– Нам приходится держать его запертым, – буднично сказала Петра, – из-за Гарри.

Сама Петра устроилась в кабинете ниже, рядом с гостиной.

– Я не могу занять твою кровать, – в ужасе запротестовала Эмили.

– Ой, все в порядке, – успокоила ее Петра. – Я мало сплю.

Эмили смотрела на подругу, пока та передвигалась по кухне: делала чай, готовила пиццу, кормила кота, аккуратно убирала острые предметы подальше от Гарри. Она выглядела не столько уставшей, сколько вымотанной, почти прозрачной, с бесцветными волосами, с кожей, сквозь которую видны кости. Когда она повернулась, чтобы накрыть стол, рассеянный свет из низкого окна, казалось, почти светил сквозь нее, словно она была из стекла.

– Помочь? – спросила Эмили, сидя с Чарли на руках (он боялся даже близко подходить к Гарри).

– Да, – сказала Петра. – Ты можешь открыть вино.

После ужина девочки захотели пойти на пирс; Эмили слишком устала, чтобы им запрещать.

– Все хорошо, – успокоила ее Петра. – Это удивительно безопасное место – Брайтон. Все его недостатки, если можно так сказать, на поверхности.

– Не разговаривайте со странными людьми! – крикнула Эмили, когда дочери направились к двери.

– Это Брайтон, помнишь? – сказала Петра. – Тут все странные.

Петра и Эмили сидели у открытого окна, пили вино и слушали, как город оживает к вечеру: безжалостный ритм музыки с пирса, крики людей, гуляющих по набережной, вой машин и за этим всем – бесконечный шум моря.

– Я скучала по морю.

Петра сделала глоток вина.

– Я думала, в Тоскане все просто чудесно, – сказала она. – И солнце, и еда, и обаятельные провинциалы.

Эмили подумала о вилле «Серена», фиговых деревьях и террасе. Она подумала о доне Анджело, разрезающем персик, и о Джанкарло на его «веспе». О черноволосой женщине, которая готовила сэндвичи с поркеттой, не перекинувшись с ней и словом; и о пустых лицах соседей, когда она спрашивала, не видели ли они Пэрис. Она подумала об Олимпии с Чарли на руках и о Пэрис, спящей на каменном полу.

– Не все так, – сказала она наконец. – Это то, о чем людям хочется читать. Это Тоскана, которую они хотят. Но если копнуть глубже, все не так.

– Если копнуть глубже – все как?

– Я не знаю. Я недостаточно долго там живу.

Внезапно в голове возник образ женщин с Феррагосто, которые шептались о таинственном Рафаэле: «Он дьявол».

– Есть вещи, которые я не возьму в толк, – продолжила она. – Подводные течения. Мой итальянский не настолько хорош, чтоб понимать, что происходит.

– Я уж думала, ты достаточно хорошо подтянула итальянский.

– Нормально. Сиена и Пэрис справляются лучше. Особенно Пэрис. Но даже если бы я владела итальянским в совершенстве, я бы все равно была аутсайдером. Ты не знаешь, каково это. Даже люди из деревни за два километра уже аутсайдеры.