Ах да, я забыла упомянуть, что моя семья была верующей. Истинно верующей, с глубокими убеждениями, которые пронизывали каждый аспект нашей жизни. Правда, хоть они и придерживались строгих традиций, мне повезло: не заставляли молиться перед сном. Но каждое воскресное утро мы посещали католическую церковь, пока мне не исполнилось четырнадцать лет. Тогда я решилась высказать свои мысли, что хочу сама прийти к вере, что когда буду готова, обязательно поверю во все это. И, как ни странно, родители восприняли мою позицию с необычным спокойствием, что даже немного удивило.

Я никогда не понимала всех этих ритуалов, приходов, концепций рая и ада. Для меня они были частью некоего далекого мира, непонятного и трудного для восприятия. Единственное, что привлекало мое внимание в этой религиозной атмосфере, так это святые отцы в своих черных сутанах с колоратками [см. прим. 1].

«Да простит меня Бог», – думала я, когда посматривала на очередного священнослужителя. Представляла, как он берет мою сочную киску на алтаре. Поговорка с «божьей помощью» обрела бы новый смысл.

– Прости нас. Это хотел сказать твой отец, – чуть улыбнулась мама.

Она была доброй, невероятно доброй для этого порой жестокого мира. За всю свою жизнь всего лишь несколько раз я видела ее гнев, и даже не помню, по какому поводу это случалось. Она всегда быстро отходила. Была легким ветерком, который разгоняет тучи отца, оставляя за собой лишь ясное небо.

– Мне нужно немного побыть одной, – тихо выдохнула я, чувствуя, как утомление окутывает меня, словно мягкий плед. – Завтра в школу…

– Тебе не обязательно идти в школу, – с жалостью произнесла мама. – Мы можем позвонить и поговорить с директором. Он поймет и войдет в положение.

– Нет, мама, – твердо возразила я. – Это последний год в старшей школе. У нас на носу экзамены и собеседования, и я не могу просто так пропустить занятия. – Я произнесла это с такой холодностью, что на душе стало отвратительно от собственных слов. Моя подруга умерла, а я переживаю из-за оценок.

– Все правильно, – кивнул отец. – Ей нужно продолжать учебу.

Я лишь вздернула худыми плечами. Грустно поджав губы, направилась в свою спальню. Как только дверь захлопнулась, чувство подавленности накрыло с головой. Я провела несколько часов, погруженная в собственные мысли, позволяя соленому морю разливаться по лицу. Плакала я тихо, стараясь не привлекать внимания, но каждый вдох отзывался в тишине комнаты, как будто напоминал о том, что моя жизнь изменилась навсегда. Как хорошо было бы затеряться в море учебников и заданий, забыв обо всем. Но куда бы я ни смотрела, передо мной стояли лишь воспоминания о Мэри. Постепенно собравшись с силами, я начала собирать тетради и учебники.

Да, я была отличницей и состояла в команде чирлидинга нашей футбольной команды, которая носила гордое название «Бешеные псы». Каждый раз, когда я смотрела на герб нашей команды, на котором был изображен белый волк, охватывало чувство обиды: как-то несправедливо, что величественное и гордое животное именуется псом. Понимаю, что с точки зрения биологии это может считаться синонимом, но все равно неприятно.

Цвета нашей школы, а также команд по американскому футболу и чирлидингу, состояли из гармоничного сочетания алого, почти бордового, белого и черного. Эти оттенки не только делали нашу форму яркой и запоминающейся, но и придавали команде особый характер. И еще сексуальности. Особенно моему стройному телу, хоть и слегка бледному.

Мне предлагали место чирлидера, но я отказалась и уступила эту честь Мэри. Теперь уже моей бывшей лучшей подруге. Мертвой бывшей подруге. От одной лишь мысли о ней внутри все сжималось от боли. Вспоминалось, как она с горящими глазами мечтала о том, чтобы стать лицом нашей команды, о том, как счастливо улыбалась, когда узнала о предложении. В тот момент мне казалось, что уступить – правильный поступок. Ведь она всегда была ярким светом среди нас, и я хотела, чтобы она сияла еще ярче.