– Она еврейка. Солдату ее поручил кюре из Стумона. У него были эсэсовцы на хвосте.

Берта перекрестилась, остальные глухо ахнули.

– Если боши найдут ее здесь… – В голосе Берты явственно слышался страх.

Вперед вышла женщина с малышом на руках.

– А то мы не знаем! Упаси нас Господь от этой напасти! – истерически выкрикнула она. – Из-за этой… всех нас перестреляют!

«Понятно, она тут самая трусливая», – подумала Рене. Впрочем, не стоит вот так сразу всех осуждать, иногда люди проявляют потрясающую храбрость. Нужно быть настороже, наблюдать. «Детектор» Рене, который бездействовал все то время, что она провела с немцем, вновь заработал. С ним она чувствовала себя в полной безопасности. Рене до конца не осознавала, как сильно она устала быть вечно начеку, а с немцем ослабила бдительность. Теперь он ушел. Вернулся к своим? Она тряхнула головой, гоня мысли прочь. Колесо повернулось. Ситуация изменилась. Нужно приспосабливаться. И жить дальше.

Женщина, боявшаяся сильнее всех, нервно укачивала сына, не спуская глаз с Рене. Мальчик – на вид лет двух, не больше – был бледным, очень худеньким и выглядел больным. Из носа у него текли зеленоватые сопли, и он все время подкашливал. Жюль обнял девочку за плечи, заслонив от злобного взгляда Франсуазы.

– Не бойся, феечка, они не злые. Просто напуганы. От страха люди глупеют. Но ты у меня в гостях, а мне совсем не страшно.

Он увел ее в глубину сводчатого подвала, где на матрасе сидела бабушка Марсель. Куча одежек и шерстяная шаль делали ее похожей на матрешку, только морщинистую и поблекшую. Рядом с Марсель расположилась другая старушка – не такая древняя и меньше закутанная. У нее были очень странные глаза – бледно-голубые, почти белесые, черные как смоль волосы в пучке растрепались, она улыбалась – то ли Рене, то ли кому-то невидимому, притаившемуся в темном углу.

– Где же эта маленькая феечка-евреечка? – глядя куда-то вбок, каркнула Марсель.

«Она что, совсем слепая?» – подумала Рене.

– Да вот же она, Бабуля, иди и познакомься, – сердито ответила Берта.

– Ну уж нет, спасибочки, она не из наших… – Матрона покачала головой.

Под каменными сводами раздался звучный смех Жюля, и все вздрогнули, теснее прижавшись друг к другу. Малейший шум мог навлечь на них беду, но хозяин фермы, судя по всему, плевать на это хотел, особенно если шум производил он сам.

– Думаешь, у нее на голове рожки, а на ногах копытца? – спросил он.

– Думала, она черная, – добродушно усмехнулась Марсель и сокрушенно вздохнула.

Дети снова покатились со смеху. Развеселился и Жюль.

– Как в Конго? – продолжил он шутливый диалог.

– Нет. Но черная… все-таки…

Рене толком не понимала, в чем заключается ее «еврейство», но точно знала, что люди, с которыми в последние годы сталкивала ее неласковая судьба, разбираются в этом еще хуже. Она бы с радостью ответила им на все вопросы – если бы могла. Еврейство как-то связано с религией, это точно. В замке монахини говорили, что евреи вовсе не любили Иисуса и виноваты в его смерти, но Рене ничего против него не имела, совсем наоборот! Она всегда жалела Иисуса, когда видела распятие, и не понимала, за что другие евреи ополчились на человека, которому и так жилось несладко. К несчастью, никто не пожелал ничего ей объяснить, все только многозначительно качали головами.

Еще Рене знала, что существует еврейский язык, хотя евреи живут в разных странах по всему миру. Ее подружка Катрин знала этот язык, потому что говорила на нем с родителями – до того как попала в замок. В еврейских детях, с которыми довелось столкнуться Рене, она не замечала ничего особенного, разве что волосы и глаза у них были очень темные, как у нее самой. Ни одного чернокожего еврея девочка не видела, но такие наверняка есть – раз уж евреи живут повсюду.