Лизе казалось, что зубы шатаются все до единого. Ощущение из тех, полагала она, что дремлют на старых полках детских воспоминаний: нечто вроде пыльного артефакта, который вы доставали, когда одна из ваших племянниц или племянников ожидали своего первого платежа от Зубной феи. Этакая полуприятная боль, точка во рту, которую то и дело беспокойно касаешься-щупаешь языком, небольшое пространство, открывающееся, когда эмаль отходит от десны. Но сейчас было не так: ее зубы как будто смещались при малейшем движении челюсти, и не было даже двух движущихся в одном и том же направлении, но каждый зуб оставался прикрепленным к своей альвеоле нервом, вспыхивавшим при легчайшем прикосновении или движении челюсти.

В той мере, что позволяла ей боль, Лиза с уверенностью подумала, что в ближайшие пять-десять минут в ее зеркале заднего вида нарисуется патрульный автомобиль полиции штата Колорадо с мигающей красно-белой «люстрой» на крыше. Если полицейский с первого же взгляда на нее не вызовет по рации скорую, то вполне будет способен предположить, что она под каким-то наркотиком (разве зубы не портятся от мета?) и прикажет выйти из машины, чтобы обыскать «хонду» на предмет обнаружения тайника. Которого он, само собой, не найдет, но поиск приведет его к багажнику и лежащему там под запасным колесом скрученному в рулон полотенцу. Лиза представила: вот полицейский вытаскивает из углубления для запаски сверток, кладет его на пол багажника и раскатывает; выражение его лица меняется от предвкушения до ужаса, когда кремовая махровая ткань обнажит не мешочки с зеленой травой или белый брикет с кокаином, но мясницкий тесак с широким лезвием – из тех, что шел в комплекте из двенадцати ножей и пары ножниц для разделки мяса, вставленных в прорези в бруске светлого дерева. Традиционный свадебный подарок, каковым он и был, или подарок на новоселье; правда, со свежими «модификациями»: пластиковая рукоятка, обмотанная резиновой лентой для более надежного захвата, и символы, нацарапанные на матово-серебристой поверхности клинка. Неизвестно, распознает ли полицейский хоть что-то из нанесенного на лезвие, не говоря уже о том, осилит ли перевод, но если идентифицирует ряд символов, расположенных ближе всего к рукояти, как арабские – даже несмотря на то, что символы эти представляли один язык из многих, включая иврит, греческий, латынь и норвежский, – сложность ситуации возрастет в геометрической прогрессии. При нормальных обстоятельствах она бы доверилась своей способности выпутываться из неприятностей и похуже, чем эта, в особенности с полицейским-мужчиной, но сейчас мозг ее клинило от нескончаемых сигналов о боли, пытающихся пробиться в него, она не ожидала, что будет способна на что-то большее, чем ничего не выражающий взгляд на копа, когда он покажет ей нож и спросит, может ли она ему это объяснить. Тюрьма замедлит ее погоню так же сильно, как и больница.

Ей необходимо убраться с этой автострады, свернуть на следующем съезде и найти место, где можно было бы залечь на дно, пока не улягутся самые сильные наплывы боли (если это вообще произойдет). Слова, которые она использовала для своих сложных клиентов – тех, кто находился в начале долгого курса терапии, чтобы вернуть подвижность и силу руке, ослабленной инсультом, ноге после операции на бедре, или тех, чей страх перед грядущими трудностями срывал с их губ проклятия, как только они видели ее; или тех, кто потерял надежду вновь пользоваться своими руками или ногами как прежде, но которым необходимо было тренировать их, дабы предотвратить дальнейший ущерб своему здоровью, – эти слова вкрадчивым шепотом прозвучали в ее голове. «Хорошо. Все хорошо. Мы будем делать это медленно и не торопясь, договорились? Медленно и аккуратненько. Вот так. Да, я знаю, это больно. Но все в порядке, это нормально, это означает, что мышца функционирует. Так, осторожно. А если она работает, это значит, что мы можем рассчитывать на улучшение. Так, хорошо. Продолжайте. Хорошо. Тихонько, все, почти закончили. Полегче, пожалуйста. Медленно и аккуратно. Я знаю, знаю – больно. Я знаю. Вот так. Хорошо. Все, осталось совсем чуть-чуть. Чуть-чуть». Саундтрек был едва слышен из-за боли, исполняющей в ее мозгу увертюру «1812 год» с хором и пушками, но ей все же удавалось прислушаться к музыке, настроиться на нее так, как сама советовала своим клиентам. «Представьте, что мой голос – это станция на вашем радио, хорошо? А боль, которую вы испытываете, – это помехи. Я хочу, чтобы вы настроили свое радио на мою станцию, убрав помехи. Настроились на станцию „Радио Лиза“, хорошо?» Это было все равно что пытаться принять сигнал из трех разных штатов на радиочасы, однако ей удалось разобрать достаточно, чтобы включить поворотник, опустить ручной тормоз, включить первую передачу и, крепко сжав руль, выжать сцепление. Если бы она искала доказательства божественного одобрения своей миссии, то следующие четверть часа могли бы их предоставить. Либо так, либо это было доказательством действия принципа случайности, настолько чрезвычайной, что стечение маловероятных событий позволило ей стартовать с полосы безопасности, вырулить на полосу автострады перед носом у фуры с двойным прицепом, немыслимым образом объехавшим ее, мотнувшим воздушным потоком ее «хонду», мимо первого съезда, который она на скорости проскочила прежде, чем заметила, мчаться к следующему съезду, который приблизился как-то уж слишком рано и в который она влетела слишком быстро, с визгом шин, с трудом удерживая руль, борясь с дугой пандуса, который, казалось, изгибался по своей воле; через перекресток под светофором, который, как она успела заметить, переключился на красный, когда она пронеслась под ним; по дороге, вдоль которой выстроились гипермаркеты, к стоянке очередного «Уолмарта», – весь этот путь с раздираемым болью ртом, с белыми вспышками и пятнами в глазах, будто ее зрение было заклинившей в кинопроекторе и расползающейся от жара его лампы пленкой. Боль не утихла и после того, как она благополучно припарковалась и откинулась на спинку сиденья, изо всех сил стараясь оставаться совершенно неподвижной: вздымания груди и трепетание пульса – движения, достаточные, чтобы спровоцировать ее нервные окончания.