кров и еду, ему было не по себе. Имран прислонился спиной к каменной стене (совсем, как в тюрьме) и, прикрыв веки, стал глядеть сквозь прозрачный знойный воздух, плавящийся над площадью, на всадника, сонно, словно в забытьи пересекающего пространство, открытое палящему солнцу. Где-то в стороне иногда слышался звон бубенцов, наверное, привязанный верблюд встряхивал головой, отгоняя слепней.

Ибрахим в сопровождении стражника прошел в ворота и очутился во внутреннем дворе, где его препоручили заботам хаджиба[31]. Они долго шли сквозь анфиладу внутренних помещений, затем в одном из залов поднялись по лестнице на второй этаж.

– Постой здесь, я доложу о тебе, – сказал хаджиб.

Оставшись один, Ибрахим огляделся. Он находился в зале, стены которого были украшены резными панно из cтука с изображениями пальм, виноградной лозы, лошадей, львов и газелей. У дверей с обеих сторон стояли два массивных изваяния львов. Подойдя поближе, Ибрахим потрогал их каменные морды.

Появился хаджиб и объявил, что в данный момент лекарь пользует правителя, и велел подождать его в отведенных ему покоях. Ибрахим кивнул и направился за хаджибом.

Выждав час Имран поднялся и отправился на рынок. Улицы города были пусты. Зной разогнал мусульман по домам, где они будут отдыхать до вечера, ибо в такую жару все равно ничего путного не сделаешь, а затем вновь займутся своими делами. Имран с завистью подумал, что сельский житель не может себе этого позволить, он трудится от зари до заката.

В лавке красильщика было прохладно. Ученики все также растирали краски, а сам мастер обслуживал покупателя.

– Еще дайте мне, – говорил покупатель, – по полмудда[32] ярь-медянки, ляпис-лазури, мышьяка[33] и свинцовых белил.

Когда покупатель, увешанный склянками, вышел из лавки, Бургин с уважением сказал, глядя ему вслед:

– Художник, всегда много покупает.

Затем он провел Имрана в комнату, завешанную пологом.

– Говори, – потребовал красильщик.

– У меня все получилось. Он ничего не заподозрил.

– Почему ты ушел?

– Я не ушел. Он во дворце правителя. Велел мне подождать.

– Во дворце правителя? – недоверчиво переспросил Бургин.

– Да, у него с кем-то встреча, а потом мы должны уйти из города. Поэтому я пришел, чтобы знали, что я не сбежал.

– Хорошо, я все передам. Отправляйся обратно.

Имран кивнул и покинул лавку.

Правитель лежал на софе, накрытый белой простыней, а сидящий рядом с ним человек средних лет в белой гилала[34] втирал мазь в закрытые веки правителя. У дверей стояли два нубийца с пиками в руках. Стоящие за спиной лекаря четверо телохранителей внимательно следили за этой процедурой. Катиб сидел, скрестив ноги, за низеньким столом, на котором стояла чернильница, лежали калам, бумажный свиток, матйана[35], стопка асахи[36] и отчаянно боролся со сном.

– Из чего делается эта мазь? – спросил правитель.

– Для получения этой мази нужно мелко растереть сушеную муху, смешать ее с сурьмой и добавить немного животного масла.

– Муха? – удивился правитель. – В ней должно быть много вреда?

– Сурьма забирает ее вред, – улыбнулся врач.

– Наверное ты прав, – согласился правитель, – после этих процедур, мне кажется, что я вижу лучше.

– Это так, потому что данная мазь уменьшает боли в глазах и увеличивает ясность зрения.

– Хорошо, – довольно сказал правитель.

Лекарь закончил процедуру и стал вытирать полотенцем руки.

– Теперь лежите так, не открывая глаз, пусть мазь впитается, – сказал он.

– На чем мы прервали нашу беседу? – задумчиво спросил правитель.

– Вы говорили о том, что хариджитское государство существует сто сорок шесть лет.