Похоже, такими глупостями нага впервые одаривали, он даже не нашёлся, что сказать. Только с удивлением смотрел на меня, пытаясь понять: это наглость или глупость?

Закрыв глаза, я одним движением скинула бретельки и позволила невесомому одеянию упасть на пол. Внутри всё протестовало, но в чём-то логику хассора я понимала, как и логику его жён, только вот найти хоть что-нибудь, что теперь влекло бы меня в мужчине, я не могла.

Лёгкий ветерок обдувал меня, кожа покрывалась мурашками, а я всё ждала, когда же хассор приступит к тому, зачем пришёл. Но вместо этого моих плеч коснулась грубая, немного колючая ткань. Мужчина, подхватив первое, что попалось под руку, накрыл меня. Тяжёлое, душное покрывало, так бесцеремонно сдёрнутое с небольшого резного диванчика, стало будто коконом. Наг же с лёгкостью взял меня на руки и двинулся к кровати.

Жгучий румянец выступил на щеках, обдав жаром, от которого слезы на глазах выступили. Жмурясь, стиснула зубы. Я молчала, пока меня хассор нёс, молчала, когда он меня уложил на кровать, молчала, когда наг дотронулся до моей ладони.

— Время превратилось в песок, которым усеяна эта пустыня. Он с лёгкостью утекает сквозь пальцы, улетает под малейшим дуновением ветра. Года — это песчинка. Я уже не помню всего, но я знаю одно: насилие меня не привлекает. Но я плачу ту цену, которую мне назначили Древние. Все мы чем-то жертвуем. Если вы думаете, что я испытываю наслаждение от гибели несчастных женщин, то глубоко ошибаетесь.

Губы хассора коснулись моих пальцев. Знакомый отголосок боли вызвал у меня дрожь, когда яд попал в кровь. Наг всего лишь прикусил кожу, даже не стремясь к чему-то большему.

Боль, чёрная, тягучая, качала меня на своих волнах. Так и не открыв глаз, я сдавленно пробормотала:

— Любовь есть, хассор. Посмотрите на хаше Кириам, посмотрите ей в глаза…

— Я и увижу то, от чего прячусь долгие столетия, Ирэна.

Открыв глаза, в болезненной горячке взглянула на нага. Похоже, что сейчас он был со мной откровенен.

— Что же это?

— Неизбежность. Неизбежность смерти тех, кто мне дорог. Я не верю в любовь, хасса Ирэна. Она жестока.

16. Заговор

...Истома… Тягучая и плавкая, горько-сладкая, с ароматом карамели. Лениво моргая, я вглядывалась в темноту и пыталась понять: сон или явь? Не было никаких ощущений, только лёгкость во всём теле и ощущение какой-то нереальности.

Когда темнота перестала казаться мне такой холодной и чужой, я прислушалась к своему дыханию, к биению сердца. Их мерный тандем меня и вовсе успокоил. Ощущение тела не вернулось, а тонкая светящаяся линия, появившаяся перед моими глазами, убедила, что, всё же, я во сне. Нечто голубое, иллюзорное стремительно ко мне приближалось. Я не успела и выдохнуть, как всё перевернулось, теперь свет был подо мной. 

Дизар, так его называл наг? Дизар, тот самый гигантский сапфир, он сиял и излучал тепло. 

Я оглянулась: сотни рук напоминали мне восковые манекены, такие же бледные, немощные и ненастоящие. Минуя их, я будто спускалась на плавных порывах летнего ветра. Меня несло сорванным листком. Дизар будто сам прыгнул мне в руки. Держа камень, я испуганно вглядывалась в него и не понимала, почему он горячий, а не холодный. Сияние стало прерывистым, пульсирующим. Жар от камня расплывался по моему телу, будто становился кровью. Один вдох. Второй. Пульсация сравнялась с биением моего сердца.

— Ты не исполнишь моего желания, Дизар…

Я сказала это с горьким осознанием правдивости своих слов. Камень вспыхнул последний раз и потух, начав осыпаться стеклянным песком. Я пыталась убрать руки, выбросить Дизар, но тот будто намертво пристал к моим ладоням. Порыв ветра сдул всю пыль. Закричав от ужаса, я разжала руки, сделать это получилось со сдавленным ощущением в груди.