Быстро набросив полушубок, перекрестившись, вышел из хаты. Вдохнув всей грудью, свежесть утра, зашагал в сторону лесополосы. Ноги проваливались глубоко в снег, в ботинки вползали скользкие холодные льдинки. Но отец Александр весело спешил к елкам. Остановился, замер на полянке. Деревья, точно ямщики в белых теплых полушубках, были радостны и оживлены. Казалось, они поют милую, задушевную песню.

А стройные одинокие елочки напротив, словно бестелесные схимники-монахи, забыв обо всем, с жаром воссылают молитвы к Господу…

«Здравствуйте!» – так и рвалось с губ отца Александра.

«Здравствуйте!» – как бы вторили деревья.

Волна счастья окутала священника. И от этого переполняющего его чувства, он обомлел. Застыв на пригорке, стал слагать гимн-благодарение Всевышнему за радость дарованной жизни ему, людям и всему-всему, что окружало его в этот божественный миг…

Живу во зле, живу в добре

Отец Александр всегда носил с собой блокнот и карандаш. Записав музыку сердца, медленно повернул назад. Огромные хлопья срывались с верхушек деревьев. И чудилось, что кто-то швыряет в него снежками, как в детстве. Ядреный воздух поил диковинной чистотой. Снег переливался всеми цветами радуги, точно драгоценные каменья, при ярком свете.

Перед домом встретил незнакомых людей из другого села: понурых мужчину и женщин. Точно они попали в ледяную прорубь. И когда совсем замерзли и посинели, их спасли. Потемневшие лица сотрясала дрожь. Объяснили, что привезли усопшего с просьбой отпеть. И как-то после этих слов померкло утро, притушилось его сияние. Стало тревожно.

Забежав домой и, облачившись, отец Александр заспешил в храм.

Сторож нехотя поворачивал ключ в старом замке. «Не хочу, не могу, не буду!» – слышалось его ржавое поскрипывание. Открыли. Несколько человек прошли в церковь.

Воздух от дыхания людей робким паром разливался вокруг. Скорбные фигуры стоящих напоминали недогоревшие огарки свечей. Поразило лицо одной женщины, похожее на пень старой замшелой сосны. Ни одной слезинки не вытекало из стеклянных глаз. На душе у батюшки сделалось холодно, как в погребе.

Отпев покойника, закрыл храм. По дороге домой все казалось безжизненным. Снег сползал с деревьев, как сусальное золото, нарочито оголяя грязные плеши. Темные лица прохожих таяли перед глазами.

Из сердца холодным ручейком рвались строки:

«Как грустно, Господи, в природе,

Твоей обители лесной.

Как грустно, Господи, в народе,

Как будто в храме на страстной…»10

«Да, вот она – жизнь. То преподносит восторг и счастье, то страдания и грусть… Но унывать не стоит. На все воля Божья. Слава Создателю за горе и радость! Разве без боли осмыслишь всю эту извечную гармонию и красоту, что подарил Господь в Своей неизреченной любви и милости к нам, людям…»

Уже дома, встав перед иконостасом, долго читал Псалтирь. Закончив молиться, перепечатал появившиеся на свет стихи. Седые сумерки смело забирались в комнату. Посмотрел в окно. Почувствовал: заглянул в другой мир. На улице вновь падали большие пушистые ватные хлопья снега. И, казалось, они припорашивают боль, раны природы… Жизнь с ее буднями, радостью и горечью – продолжалась по воле Всевышнего.

Скоро должен приехать приятель. Они ни разу не виделись. Познакомились случайно. Тоже поэт. Но чувствует как-то все иначе. Прочитал его сборники и решил, что так бы, как он, писать не смог. Несколько сентиментально, банально. Но бывают и свежие, оригинальные места. А впрочем, то и ценно. Пусть остается самим собой.