У меня получится!

Но только моя рука потянулась к кинжалу, как я вспомнила об Ынби… Ынби, с ее веснушками и яркими глазами.

Ынби с ее безмерной любовью к сладкому и смехом, похожим на звон колокольчиков.

Ынби. Моя Ынби. Такая невинная, такая милая, не тронутая жаждой крови. Она еще маленький чувствительный ребенок, не познавший вкуса этой жизни.

У нее есть шанс стать той, кем я никогда не стану.

– Будь хорошей девочкой, ладно? – Калмин медленно обошел стол. – Завтра ты встретишься с одним из моих октарианских покупателей в Фингертрапе и передашь ему драгоценности в обмен на деньги. Если он откажется, убей его. – Калмин вперил в меня взгляд, от которого бросало в дрожь. – Если он будет колебаться, убей его. И если он попытается дать тебе меньше оговоренной суммы…

– Дай угадаю… – ледяным тоном перебила я, глядя на подсматривающую за нами луну. Интересно, слышит ли богиня Даллим, давно покинувшая чертоги нашего смертного мира, мои непрекращающиеся молитвы? – Убить его.

– Я найду других, более выгодных покупателей. Октарианцы всегда жаждут камней, и у них есть на это деньги. А это – это драгоценности Токкэби, и я не возьму за них меньше, чем они стоят на самом деле. Похоже, даже тебя заинтересовал гобелен. – Что-то в его голосе заставило мое сердце уйти в пятки. И что бы ни случилось дальше, это точно было не к добру. – Я позволю тебе самой изрезать его. Твой кинжал ведь все еще у тебя?

– Изрезать? – растерялась я. – Но зачем?

Изображение красивого сада, кропотливые мелкие стежки – это не то, что нужно октарианским покупателям. Им нужны были лишь камни, а не искусство.

– Так сделай это сам, – высокомерно сказала я.

– Лина-Лина… – с пугающим смехом произнес он. – Если драгоценности не будут отделены от гобелена, я не смогу получить свои деньги. А если я не получу свои деньги, то для тебя все обернется очень плохо. Как и для твоей сестры.

Хоть я и привыкла уже слышать эту угрозу, каждый раз меня бросало от нее в дрожь.

Калмин указал на свой стол.

– Проследи, чтобы все было сделано к восходу солнца, – сказал он, переводя взгляд на Асину. – Проследи за ней.

На ее лице появилось выражение раздражения и досады, и я испытала от этого злорадное удовольствие. Делано улыбнувшись Асине, я решила растянуть уничтожение гобелена на всю оставшуюся ночь.

Спустя несколько часов кропотливой работы у меня адски заболели глаза.

Асина чуть было не уснула в кресле Калмина, но быстро пришла в себя с первыми лучами солнца и снова стала буравить меня пронзительным взглядом.

На гобелен были нашиты сотни драгоценных камней, и все они теперь лежали на охапке разорванных нитей. Прекрасный сад превратился в россыпь разноцветных камушков. У меня сжалось сердце. Я понимала, что это неправильно, совершенно неправильно… Но что мне оставалось делать?

Не могла же я пожертвовать жизнью сестры ради гобелена.

– Все.

Закончив работу, я поднялась и, не дожидаясь ответа Асины, вышла за дверь.

Я ожидала, что она потребует убрать за собой все обрывки, но, к моему удивлению, женщина не стала этого делать. Я без помех прошла узкими коридорами, которые уже год как являлись моей тюрьмой.

Стены были увешаны бесценными фресками и картинами, взятыми, а точнее, украденными из всех музеев этого континента.

Я вошла в свою жалкую комнатушку, не обратив никакого внимания на Чернокрового, стоявшего в нескольких метрах от моей двери. Я не знала, кто занимал эту комнату до меня, но, видимо, кто-то тут жил, ведь Чернокровые постоянно брали заложников.

В моей спальне было пусто и голо. Только рваное одеяло на полу, ящик с одеждой и ведро с мутной водой для умывания. На стене висело небольшое зеркало, давно потрескавшееся.