– А твой начальник? Если он запретит тебе?

– Я уже большой мальчик, чтобы спрашивать у кого-то разрешения.

– И что ты ему скажешь?

– Не важно, что я скажу. Важно во что он поверит.

– Был бы ты просто инженером, нам бы не пришлось прятаться. Будь ты обычным, все было бы проще.

– Я инженер? – он задумался, – Это все временно. Время само расставит все по местам. Кота в мешке не утаишь. А пока поиграем в шпионов. Проверим, какая из тебя шпионка вышла бы.

Задумчиво гладит ее и вдруг читает стихи размеренно:

– Ты говоришь, что счастье не возможно. Препятствий тьма и все ужасно сложно. А я считаю, если б мы любили, то все преграды даже б и не всплыли, – а еще через минуту читает Ахматову, -

Два облака не делают погоды, и две слезы не делают дождя.

Надменный взгляд еще не часть породы, а шляпа – часто шляпка от гвоздя.

Стремление не означает цели, а два рубля – еще не капитал.

Два выстрела не делают дуэли, две доблести еще не идеал.

Две рюмки не смертельны для гулянки, два клоуна – еще не балаган.

Два выпада не означают драки, два поцелуя – даже не роман.

Как часто мы тревожимся напрасно и видим бурю, там где небо ясно.

Улыбнулась. Действительно, может она зря так волнуется и все будет хорошо.

– У меня тоже есть вопрос, довольно личный.

– Спрашивай.

– Откуда эти шрамы? Например, вот этот, – проводит пальцем по ладони, едва заметной белой полоске.

– Это слишком личное. Я не готова отвечать.

– Знаешь, я их все пересчитал, их очень много. 351, а семь из них в волосах.

– Что ты сделал?! – она в шоке, – Зачем ты их считал?!

– Цифры мое все. Люблю математику. Характер травм говорит о том, что ты попала в аварию.

– По мне локомотив проехал, но я жива.

– Ты резала себе вены?

– Нет. Я не хочу говорить об этом.

– Это только видимые повреждения, предполагаю, что на костях у тебя живого места нет. Ты была в машине с братом?

– Господи! Ты и об этом знаешь?!

– Да, трагедия. Я всего лишь хочу знать о тебе больше. Это твой бывший издевался над тобой. Я прочитал, но хотел бы знать подробности.

– Хватит! Я не желаю говорить об этом! – дернулась она.

– Хорошо. Расскажешь, когда сама будешь готова.

– Возможно. Расскажи ты о себе то, что о тебе никто не знает.

– И что же это может быть? – задумался он, – Горячий шоколад! – выкрикнул он довольно.

– И что с ним? Настолько, что это секрет?

– Я держу это в тайне, потому что за чашечку этого напитка я готов продать душу, – смеется тихонько, трется о его грудь затылком.

Нежиться, пропуская ее маленькие пальчики через свои. Она щекой трется об его не бритую щеку. Прикасаться друг к другу такое блаженство. Есть только волшебство самых нежных прикосновений. Целует его в подбородок, сжимает его бедро. Наклоняет ее в бок и целует нестерпимо жадно. Рукой проводит по краю кружевной резинки чулок и подымаясь выше, поглаживает ложбинку между ногой и трусиками. Вздрагивает от его прикосновений. Запускает руку ему в волосы и тянет с силой к себе. Едва освобождает ее губы, она шепчет « Ежик, ты меня волнуешь»! Его заводит это до предела, аж зашкаливает. Укладывает ее на пол и нависает над ней. Рукам воля, губам свобода. Какой кайф испытывать, что она отдается тебе вся, на меня люби. Разум отключается, только тактильный кайф. Накал нарастает с каждой долей секунды. Итог известен, но момент оттягивается. И тут звонит его телефон. Время вышло, ему пора на самолет. Он на секунду замирает. Ее этот звук приводит в бешенство. С силой отталкивает его, лупит кулачками в грудь, неуклюже пытается встать:

– Твою же мать! Все! Вали нахер отсюда! Труба зовет. Миллионы ждать не будут! Лети на все четыре стороны! – ей удается освободиться и встать, и все из-за его секундного замешательства, он за доли секунд пытается принять решение лететь или не лететь, просчитывает последствия и варианты.