— Думаю, у папы получится лучше.

Мы смеемся, а потом Сережа утягивает меня за дверь. Мы успеваем подняться на пролет ровно в тот момент, когда появляется папа. Грохочет кулаком по двери. Нам удается спуститься на лифте вниз и успеть сесть в машину до того, как он выбежит из подъезда. Лишь слышу глухие крики нам в след.

Дрожь по телу не проходит, вызывая озноб. Чувство вины буквально оглушает, не давая порадоваться тому, что я еду в Питер, что я буду выступать.

Молчание затягивается почти на час. Сережа занят сумасшедшей ездой, а я собственным самоуничижением.

— Луш, если ты победишь, он тебе все, что угодно, простит, даже похвалит за смелость!

— Что-то сомневаюсь. Слушай, откуда ты знал, что мама даст платье? Она ведь могла отказать. Могла отцу позвонить и вообще…

— Ну, мамы они вообще проще, чем отцы. То, что порой запрещал отец, мне разрешала мама. Частенько прикрывала в проделках, чтобы не влетело от отца.

— А тебя отец… Ну?

— Что? — мы мчим по дорогам, ловко обгоняя машины. Вскоре выбираемся на платную дорогу, которая ведет в Питер и позволяет разгоняться до ста пятидесяти.

— Бил?

— Тебя что, отец ударил?

— Нет, нет, ты что, — вру отчаянно. Мне еще не хватало конфликта. — Просто, интересно стало.

— Просто интересно, ага. Не, прилетали поджопники, бывало, и подзатыльники, один раз тачку угнали с пацанами, вот тогда и ремнем прилетело. Хотя мама и пыталась его тормозить. Но, кстати, сестру отец никогда не трогал, хотя она порой и чудила по-страшному. Той от матери прилетало.

— Била?

— По заднице, ага. Короче, Луш, если твой отец тебя тронет…

— Давай тему сменим. Как прошла вечеринка? Это был чей-то праздник?

— У предков годовщина была. Надеюсь, на следующую ты будешь рядом со мной, а то я там, как белая ворона. И попробуй только сказать про Василину. Отшлепаю!

— Не надо, — смеюсь я, а потом киваю на магнитолу. — Послушаем музыку?

— Давай. У меня как раз есть подходящий плейлист, — подключает он телефон и включает песню, которую я ему когда-то скидывала.

Он словно из кино,

Решительный холодный взгляд!

Кто твоя Мадлен, Бонд?

Стоп, это же я!

Все постоянно говорят,

Что счастье любит тишину.

А я хочу, чтобы, на нас

Глядя, плакал Голливуд!

Все постоянно говорят,

Что счастье любит тишину!

А я хочу, чтобы, на нас

Глядя, плакал Голливуд.

В моей копилке много разбитых сердец.

И каждый так хотел счастливый конец!

И каждый так надеялся на что-то большее.

А мне, кроме тебя, никто не нужен больше.

И если против нас будет весь мир,

Я не перестану тебя любить!

И даже если вдруг за нами погоня,

Ты будешь стрелять, я подавать патроны.

(Люся Чеботина. Плакал Голливуд)

Припеву мы уже подпеваем в один голос. Волнение отпускает, чувство вины притупляется. Тем более, у меня даже телефона нет, чтобы выслушать то, как сильно отец сейчас на меня зол.

27. Глава 26. Лис

Ощущение такое, что я просто погрузился в этот омут с именем Луша, из которого так долго пытался выбраться.

Но чем больше она не реагировала на мои сообщения и звонки, тем хуже мне становилось. Ведь я знал, что она хочет быть со мной. Что еще день назад она самозабвенно меня целовала!

Я боролся с собой ровно два дня, а потом начал закидывать ее сообщениями и звонками. Тишина в ответ напрягала, тем более, что на тренировках Луши тоже не было. Но стоило подойти к тренеру, как все встало на свои места. Этот старый хрыч, ее отец, даже телефон забрал, и связаться с ней, только как нарываться на прямой конфликт, возможности не было.

Пришлось действовать быстро, найти ее в клинике, где она работала санитаркой, и убедить поехать в Питер со мной. Получилось все, как нельзя лучше. Она может и не занять первое место, но от меня теперь никуда не денется. Половину дороги мы держимся за руки, сначала просто обсуждаем музыку, фильмы, что кто посмотрел за эти два года.