Лео бьет. Снова и снова. Старается согнуть руку, бить так, как хочет папа.

– Где вода? Феликс, я послал тебя за водой. Разве нет? А ну, бегом!

Феликс бежит на кухню, к крану, вода в котором вечно теплая, нужно долго ждать, пока пойдет холодная, наполняет большой стакан и медленно возвращается, держа его в обеих руках.

– Хорошо. Отныне это твоя задача. Каждые полчаса будешь приносить брату воду. А теперь… закрой дверь.

Папа поворачивается к ним голой спиной. И берет Лео за плечи.

– Ты врезал ему в нос. Он наклонился вперед. И ты продолжаешь бить. Пока он не рухнет на землю. А если он не один, остальные драться не станут. Неважно, сколько их. Один, двое, трое. Это вроде как… танцевать с медведем, Лео. Начинаешь с самого большого, бьешь ему в нос, тогда остальные разбегутся. Танцуй и бей, танцуй и бей! Изматывай его, а когда он вконец одуреет и перепугается, бей снова. Медведя можно победить, когда знаешь, как танцевать и бить!

Феликс ждет, что мама закроет дверь, но вместо этого она входит в теплое, затхлое помещение.

– Иван… ты что задумал?

– Я велел тебе уйти.

– Я вижу его лицо. Да-да, вижу. Но это…

– Он должен уметь драться.

Голос у мамы не такой, как у папы, думает Феликс. От ее крика режет уши.

– Но так нельзя! Лео не ты. Кто-кто, а ты-то отлично знаешь, к чему это приводит!

– Черт подери! Ему необходимо уметь защищаться!

– Пойдем в спальню! Ты и я! Ну, Иван! И поговорим об этом!

На миг папа умолкает. Хотя кажется, он сейчас закричит в ответ.

Он подходит к маме, выпроваживает ее из комнаты.

– О чем нам говорить, Бритт-Мария? Как ему лечь наземь, когда его будут бить в следующий раз? Какой бок подставить, чтоб они били еще сильней? Он должен уметь защищаться! Или ему стать паршивым… Аксельссоном?

Мама не отвечает.

А когда папа закрывает дверь, Феликс сжимает ее руку.

Нога у Феликса слегка дрожит, когда он тянется к шкафу и зеленой маминой аптечке на нем. Он садится на крышку унитаза, открывает аптечку, достает эластичный бинт и хирургический пластырь. Держа то и другое в руках, Феликс бежит по застланному коричневой дорожкой коридору, а затем по холодному паркету гостиной, который всегда скрипит, когда по нему ступает папа.

Чертов финн в идиотской джинсовой куртке.

Он слыхал, как Хассе и Кекконен издевались над своими пленниками, как карябали острыми камнями у них под мышками, до крови, а потом сыпали в рану соль. И что они сделали с Буддой, парнишкой с третьего этажа, – Будда до смерти боялся пауков и во время дворовой войны попал в плен. Они связали его, а после наловили в подвале пауков-косиножек, посадили их в картонную коробку, и Хассе нахлобучил ее Будде на голову, а Кекконен скотчем заклеил щелки вокруг шеи бедолаги. Косиножки ползали по Буддину лицу, по волосам, залезали в уши, в нос, в рот. Феликс потом видел Будду, тот медленно брел домой, военнопленный, который не знал ни где он, ни кто он.

Им с Лео еще повезло.

Феликс выходит на балкон, холодный воздух студит лицо. Передает эластичные бинты и хирургический пластырь папе, перегибается через перила, смотрит на скугосский асфальт. Лео сидит на полосатом походном стуле, щеки у него слегка раскраснелись.

– Костяшки со временем огрубеют, но пока что сделаем вот так, защитим их. Тебе надо тренироваться почаще и подольше.

Папа берет руки Лео, распрямляет пальцы, обматывает эластичным бинтом.

– Когда костяшки достигают цели, продолжай движение всем корпусом, и вот тогда, именно тогда, ты его прошибешь, насквозь.

Бинт обернут вокруг костяшек, пропущен вниз между большим и указательным пальцами, а затем по диагонали выведен на запястье и обмотан вокруг него.