Наша повозка медленно, но верно наполнялась «жемчужинками». Каждый раз, когда я кидала добычу в отсек, по моей цепочке проходил щекотный импульс и приятным жжением растекался по запястью. Словно устройство подбадривало меня и уговаривало принести еще.

В виски вбивались монотонные покрикивания Тавары, в которых чаще всего фигурировали «Архан шем», «цабат» и «шикварра»…

К вечеру я поняла, что цабат – это обращение, вроде «девушки» или «рабыни». Архан – самый главный, тот, кто все видит и кого поминают при случае. Шикварра – призыв работать, жвандэ – приказ идти. А буйволо-носорога зовут хеккарой.

Едва красное солнце закатилось за горизонт, шерстяной зверь без всякого предупреждения двинулся в обратную сторону и вывел пленниц в дому-ангару. Кольца расщелкнулись, и цепочки устремились по земле зелеными змейками, утаскивая каждую рабыню в ее персональную тюрьму.

– Жвандэ та фода, цабат лау, – хозяйка ухватила меня за локоть, ввела в просторную комнату и ткнула пальцем в глубокое корыто, заполненное до краев черной жижей. – Архан шем! Жвандэ…

Я сглотнула тошноту: запашок тут стоял… словом, запашок. Погрузив палец на одну фалангу в мутное, темное нечто, когда-то – недели три назад! – бывшее проточной водой, я сдавленно охнула.

Сколько человек тут мылось сегодня? А, черт побери, вчера? Бабушкина присказка про «само отвалится» показалась не такой уж глупой. Если не отвалится – оторву.

– Чище я буду, если туда не полезу, – сообщила Таваре.

– Архан шем, цабат, – фыркнула она равнодушно и покрутила в воздухе пальцем.

Моя змейка-цепочка тут же ретиво бросилась в коридор (я еле успевала переставлять за ней ноги!). Сделала в воздухе несколько кульбитов. И сама запрыгнула на крюк в стене.

Твою-то буйволову матушку… Чем ты меня накачал, Рейнар Уэйн?

Войдя в «жилище» следом за бешеной цепью, я устало упала на лежак. И, еле шевеля языком, попросила у высших сил организовать все так, чтобы это оказался дурной сон. Вдруг на самом деле я валяюсь без чувств в подвале Уэйна? Или (что еще лучше) – клюю носом у себя в квартире, обложившись дисками с записями камер?

Но наутро все повторилось снова. Свеча на рассвете, серая похлебка, зеленая цепь… и «Шикварра, цабат!».

Мозоли, царапины, голубые бутоны. Ярко-красная жгучая звезда, раскрасившая небо в розовый. Сверкающие жемчужинки на ладони и приятные, благодарные покалывания оков. Густое молоко из кувшина, дарящее мгновения облегчения…

Труд, монотонный настолько, что к обеду я перестала чувствовать боль, выгонял все мысли из головы. Я даже прекратила раздумывать, галлюцинация это или шоу со спецэффектами. Лекарственная «магия» или лицедейство? Плевать!

Если это тот самый отпуск, который советовал мне маньяк, то пусть сам так поотдыхает. Я бы посмотрела на то, как Рейнар Уэйн, облаченный во что-нибудь легкое, до колен, собирает на поле голубые цветочки…

Так устала на «жемчужных» плантациях, что вечером быстро влила в себя отвратную похлебку и без сил свалилась на колючий лежак. Засыпала в ужасе от мыслей, что наутро все повторится. И никакие высшие силы не придут на помощь. Даже «Архан шем».

Несколько раз за ночь я вскрикивала и просыпалась от жажды мести. Смотрела в полоток и в бреду составляла сумбурный план. Ведь рано или поздно Уэйн появится, чтобы насладиться результатом… И тогда я буду готова.

На третьи сутки я ела серую жижу уже с аппетитом и почти не замечала запаха. Но в черное корыто лезть упорно отказывалась. Грязь обсохнет под «солнцем» и сама отвалится… Наверное.

За этот день я поняла, что рабыня, первой вбежавшая на колючее поле, – и моется первой в том корыте. Тем же, кто приволокся за буйволом последними, достается черная вода «после всех». И чем меньше жемчужин они собрали, тем жиже будет похлебка в их мисках.