– Красивый тост, – пробормотала я, поднимая свой бокал.

Неловко чокнулась с Артёмом, сделала маленький глоточек. Приятная прохлада побежала по горлу, тут же нагреваясь, плавясь и источая тепло. Я отставила свой бокал в сторону и схватилась за вилку.

– Просто умираю от голода!

– Что тебе положить, Лу?

– Хочу вот эту запечённую картошку и эту вот рыбу. Да, спасибо. Интересно, каким соусом они её полили? Такой странный на вид… М-м-м… Попробуй картошку, очень вкусно! Та-ак, а что насчёт рыбки?..

Артём наблюдал за мной с удовольствием и интересом.

– Положить тебе салат? – спросил, вдохновлённый моим аппетитом.

– Ага! Я почему-то только что поняла, как сильно оголодала.

– Ешь, Лу. Тебе нужно восстанавливать силы, посмотри на себя, кости одни!

– Это да, – хмыкнула я с набитым ртом. – В жизни не была такой тощей.

– Это тоже моя вина. Ничего, я всё исправлю, мы всё исправим. Сама жизнь научила нас, что расставаться нельзя, мы всегда должны держаться друг друга, ведь у нас больше никого нет в целом мире.

Его последние слова эхом носились внутри головы, через минуту их смысл дошёл до меня окончательно. Похоже, это правда. У меня нет никого, кроме этого чужого человека, сидящего напротив и называющего себя моим мужем. Всех своих близких родственников я похоронила, а друзья похоронили меня. Но что с его семьёй?

– У тебя есть братья или сёстры, Артём? – спросила.

– Нет.

– А твои родители, они живы?

– Отец бросил нас с матерью сразу же после того, как я родился. А мать… Недавно она умерла от рака, как раз перед нашим переездом сюда.

Вилка застыла в воздухе на полпути к моему рту. Я опустила её, дрожащую, обратно в тарелку. Посмотрела на Артёма. Отсутствующий взгляд, сконцентрированный на огоньке свечи, глаза подёрнуты дымкой ностальгии. Лицо каменное, недвижимое. Он силился скрыть свои эмоции, но из-под покрова сдержанности, как сукровица из поджившей раны, на поверхность всё же просачивалась боль. Кадык взволнованно пульсировал под покрытой испариной кожей. Мне стало неловко, стыдно. За то, что я ничего не помню и не могу разделить его боль.

– Мне очень жаль… – я взяла его за руку, тут же осознав, что дотронулась до него в первый раз.

– Да, мне тоже.

Он сжал мою руку в своей большой ладони так, словно она была единственным утешением. У меня щемило сердце, но я не знала, что сказать, и не знала, как поддержать его. Любые приходящие на ум слова казались глупыми и неуместными, а весь ужас моего положения сразу же померк на фоне его горя. Он только что потерял мать и ещё не успел оправиться. В то время, как ему самому нужна поддержка, он вынужден возиться с больной женой, по утрам принимающей его за чужака. Даже стыдно стало и как-то совсем уж неловко. Мы молчали, слушали океан, ловили тёплый морской ветер, обдувающий, успокаивающий, наши напряжённые лица. Наконец Артём вздохнул, заморгал, словно избавляясь от наваждения, посмотрел мне в лицо. В его взгляде больше не было горя и боли. Вытесненные стремлением жить дальше, они уступили место светлой печали, глаза подёрнулись дымкой ностальгии.

– Знаешь, она ведь очень тебя любила, считала тебя родной дочерью.

Теперь и я ощущала горькое чувство утраты. Я потеряла кого-то, кто меня любил. Как страшно, что у меня не осталось ни одного воспоминания о той, которой я была дорога и которая была дорога мне. Мне не привыкать терять близких людей, но…

– Так жаль, что я её не помню!

– Я знаю, любимая, знаю. У вас были очень хорошие отношения, ты называла её мамой.

– Мамой… А как её звали?

– Надя. Надежда Борисовна. Вы очень любили проводить вместе время, болтали, смеялись, ездили по магазинам, ходили в салоны. Единственное из-за чего вы спорили, – это дети.