– Я разве давал тебе поводы для таких страхов? – растерянно соображал он.

– Нет, милый, ты здесь ни при чём. Просто я боюсь всех, кто пьёт. Понимаешь, этот страх, он сильнее меня, он иррационален и непреодолим, это как боязнь высоты или…

– Тебя били в детстве?

– Да, бывало, я даже не могла ходить в школу, потому что лицо было в синяках и…

– Почему ты не рассказывала мне?

– Прости меня, я такая дура, нужно было всё тебе рассказать, я так мучилась эти несколько дней, видел бы ты меня сейчас, такие круги под глазами, я почти не спала, всё думала набрать, ведь ты же сказал, что будешь ждать, и я хотела позвонить, но, когда бралась за телефон, меня останавливали эти картинки в моей голове, этот ужасный кулак, который нацелен мне в лицо… – тараторила я, всхлипывая.

– Я бы никогда не смог ударить тебя, Катенька, – перебил меня Максим. – Я ведь люблю тебя.

– Отец тоже говорил, что любит меня, просто хочет сделать меня лучше. Когда он трезвел, то плакал и гладил мои синяки, но потом он снова напивался и начинал меня воспитывать…

– Он жив сейчас, твой отец? Я убью его!

– Нет, он умер, замёрз пьяный, не смог дойти до дома.

– Очень жаль! Я придушил бы этого ублюдка!

– Его больше нет…

– Я не такой! Я никогда не смог бы ударить женщину! Ты веришь мне?

– Я не знаю, Максим. Ты напугал меня, когда сказал, что выбьешь мне зубы.

– Ерунда! Я просто разозлился на тебя! Ты ведь бросила меня!

– Я не думала, что я так тебе дорога. Мне жаль, что я сделала тебе больно, прости меня.

– Ты просишь прощения? То есть, ты…

– Что за несправедливость, Макс? – рыдала я в трубку. – Почему мы всегда должны страдать из-за людей, которые причинили нам много боли, и почему из-за них мы делаем больно остальным ни в чём не виноватым людям? Эти страхи из прошлого, как с ними бороться? Я не знаю, я такая слабая…

– Я тебя люблю! И я не алкоголик! Я расстроился, мне было плохо. Я больше никогда не буду пить, если ты скажешь, что будешь со мной!

– Правда?

– Правда. Я не алкоголик, и я не бью женщин! Тебе нечего бояться!

– Я так рада! – всхлипывая, я улыбалась.

– Открывай. Я подъехал.

– Но…

Он положил трубку. Я не ошиблась, представляя его машину на пути к моему дому. Боже, что было бы сейчас, если бы я не поговорила с ним?! Если бы просто положила трубку, разозлившись? Телефон снова ожил, подавая сигнал, что машина у ворот требует впустить её внутрь. Я коснулась нужной кнопки. Пока экран телефона отображал разъезжающиеся створки ворот, я покрывалась липким ужасом.

Что, если он мне не поверил? Была ли моя ложь убедительной?

В горле встал комок, гладкий, как галька, я не могла дышать, не могла глотать, не могла даже пошевелиться, но нужно было идти к двери. Нужно набрать Антону! Пусть приезжает и возьмёт людей! Нет! Я могу сделать только хуже! Намного, намного хуже, и Антону, и себе.

Нужно идти. Еле передвигая налитые свинцом ноги, морщась от боли, я спустилась в холл первого этажа и, дрожа, опустилась в кресло. Раньше я не приглашала к себе Максима, и он не мог знать, где я живу, но я не удивилась тому, что он подъехал к моему дому. Разве это проблема для ФСБ? Отследили звонок или ещё что…

Горничная открыла дверь. Максим ворвался в холл, оттолкнув Марту так сильно, что она чуть не упала, сердце моё болезненно сжалось, но сама я была в ещё худшем положении. Меня, может быть, сейчас вообще убьют. Максима сопровождали двое мужчин с угрюмыми лицами и с тёмными, пустыми, как у ящериц, глазами. Я не встала им навстречу, ноги меня не слушались, повязка на лодыжке служила мне оправданием. Я чувствовала себя уязвимой, будто загнанная лисица. Мой уютный дом моментально превратился в западню, в нору, в которую проникли охотничьи собаки.