Николай Александрович выпучил от растерянности глаза.
–
Совершенно не могу наладить дисциплину, – сказал он Вадиму, держась за сердце. – Просто ужас какой-то. Я им говорил, что я не начальник. Нет! Назначили начальником мастерских! Ты понимаешь! Стали работы пропадать! В своих людях я уверен, но факт остаётся фактом – пропадают работы.
Он сел, тяжело отдуваясь.
Человек в марлевой повязке молча подошёл к холодильнику. Достал минеральную воду, налил стакан и подал Николаю Александровичу.
–
Спасибо, – сказал тот и жадно выпил воду.
–
Вы хотели контрольки снимать, – сказал человек в маске.
–
Да! Да! Вот именно. Нервы! Нервы! И склероз крепчает. А может, ты?
–
Давайте, – сказал Вадим. – Давненько не брал я шашек в руки.
–
Хе-хе-хе… – засмеялся реставратор. – Как там Чичиков говорил: «Знаем мы, как вы плохо играете!»
–
Это Ноздрёв говорил, – поправил его Вадим. Они склонились над чёрной доской и принялись колдовать. Алёшка рассматривал зал. Посреди него стоял бронзовый Пётр Первый – его ботфорты были ростом с Кускова. В зале был полумрак. Сильные лампы светили только на работы, что лежали на столах. Над ними склонялись люди в халатах. Сейчас они один за другим откладывали скальпели, тампоны, кисти, убирали лупы и вставали за спиной Николая Александровича и Вадима.
–
Увы! – сказал Николай Александрович. – Увы! – повторил он, когда отклеили белую полоску ещё от одной доски. И человек пять сотрудников за его спиной тоже разочарованно вздохнули.
–
Ага! – вдруг закричал он. Алька вытянул голову вместе со всеми. Он увидел, что на чёрной доске, словно в окошке, светится ярко-алый квадратик.
–
Давай второй!
Вадим снял пинцетом вторую тряпочку. И оттуда словно брызнул ярко-голубой цвет.
–
Есть.
Сотрудники возбуждённо заговорили, склонились над этими двумя окошечками.
–
Не позднее пятнадцатого! Не позднее! – кричал старый реставратор.
«Что «пятнадцатого»? – подумал Алёшка. – Века? Этой иконе? Полтыщи лет?»
–
Это что же, – спросил он, когда они вышли в проходную, – этой иконе пятьсот лет?
–
А ты как думал! – хлопнул его по плечу Николай Александрович. – Считай, на поколение двадцать пять лет. Итого – двадцать поколений назад. Твой «пра» двадцать раз дедушка мог видеть эту икону. А может, он её и написал?