Моё первое знакомство, похоже, оборачивалось полным фиаско. Впору было решать: начать расстраиваться по этому поводу прямо сейчас или всё-таки отложить это занятие на попозже.

Что ж, предполагаемая развязка с предложением руки и сердца или отсутствием такового откладывалась как минимум до сегодняшнего вечера, так стоило ли ломать себе голову и переживать об этом до завтрака? Пожалуй, что нет, решила я, и отправилась вниз, навстречу кофе.

Этот день Хартмут посвятил мне. Утром, усевшись в его просторный отполированный мерседес, мы отправились осматривать всё! Программа полностью соответствовала моему желанию. А каким оно могло быть, если до сегодняшнего дня о существовании города под названием Ганновер я знала лишь из школьной программы?

Возможно, в присутствии фрау Бернхард я попыталась бы сформулировать свой ответ более интеллектуально, но «старушка» осталась дома, великодушно позволив сыну остаться со мной наедине. Усиливать благоприятное впечатление мне предстояло лишь вечером, а пока я наслаждалась ездой и наблюдала за Хартмутом. В отсутствие мамы он заметно расслабился и даже насвистывал что-то тихонько себе под нос.

Минут через пятнадцать мы припарковались у первой ганноверской «достопримечательности»: вагончика с сосисками и картошкой фри. Толстый краснощёкий продавец лихо переворачивал на гриле разноцветные колбаски и выкладывал их на картонные одноразовые тарелочки рядом с аппетитными румяными картофельными ломтиками. Сей праздник живота по желанию покупателей заливался горчицей или кетчупом.

О, этот аромат! Мой рот предательски наполнился слюной. «Какой стыд, – одёрнула я себя, – ведь завтракали же только что!» А Хартмут тем временем уже протягивал мне вожделенную порцию.

«Пропадать – так с музыкой или с сосиской в руке», – решила я, уписывая за обе щеки жирную вкуснятину, нисколько не заботясь о чьём-либо мнении по поводу моего здорового аппетита и о лице, перемазанном кетчупом.

Хартмут наблюдал за мной с видимым удовольствием. Взяв со стола салфетку, он осторожно промокнул ею красные разводы на моих щеках.

– Вкусно?

– Ещё бы! – промычала я с полным ртом и потянулась в сумку за кошельком.

– Не нужно. Я рад, что тебе понравилось. Одно удовольствие смотреть на человека, умеющего так самозабвенно поглощать пищу! Жаль, у меня нет с собой фотоаппарата, – улыбнулся Хартмут.

«А у него приятная улыбка. Добрая и открытая, – невольно отметила я. – Да и сам он ничего, если мамы нет рядом».

Мы бродили по красивейшим улочкам старого города со старинными, восстановленными уже после войны домами. Хартмут оказался интересным рассказчиком и хорошим собеседником, державшимся сегодня свободно и непринуждённо.

Из нашей переписки я знала о его разводе.

– Мы расстались двенадцать лет назад. Биргит ушла к другому. По её мнению, я слишком много работал и слишком мало уделял ей внимания и времени. Патрика она оставила мне. С тех пор всем занимается мама, – рассказывал он, неспешно шагая рядом.

– И устройством твоей личной жизни тоже?

Хартмут усмехнулся.

– Я бы сказал, она принимает в этом самое непосредственное участие, и, надо сказать, не без основания.

– Это как? – удивилась я.

– Патрику было всего пять, когда он остался без матери. Она уехала за своим другом в Австралию и прервала все контакты не только со мной, но и с сыном. Кстати, у нас с ней тоже большая разница в возрасте.

– Тоже?..

– Десять лет, – пояснил он, отвечая на мой вопрос. – Мама изначально была против Биргит, считая её слишком молодой и легкомысленной для семейной жизни, но я любил её, и она меня, как мне казалось, тоже. Я всегда много работал. Это нормально, если у тебя есть своё дело и ты прикипел к нему всей душой с самого детства. Родился Патрик. Сбылась моя мечта о сыне, я был счастлив. Жизнь шла своим чередом, ничто не предвещало перемен к худшему, но, как это часто бывает, человек только предполагает… Вскоре после рождения Патрика скоропостижно скончался отец. Всё, чем мы прежде занимались вдвоём, легло на мои плечи. Я пропадал на работе с утра и до поздней ночи, а Биргит скучала дома с ребёнком, обвиняя меня в одиночестве и собственном скверном настроении. Казавшаяся счастливой жизнь катилась в тартарары, мне всё меньше хотелось возвращаться домой, а Биргит влюбилась. В один прекрасный вечер она без обиняков поведала мне об этом, собрала свои вещи и ушла. С тех пор мы её не видели.