Все мы грустили, покидая наш старый дом. Даже мальчики, радовавшиеся всему новому, оглядывали родные поля со слезами на глазах. Жители деревни пришли проводить нас: их было много, и все печальные, – бабушку здесь очень любили.

У меня на сердце лежал камень. Родные, по крайней мере, знали, куда они едут, знали, что их все-таки ждут. Меня же не ждал никто.

Последние дни в доме я провела, переходя из комнаты в комнату, прощаясь с каждой вещью и с каждым уголком. Все здесь напоминало о нашем счастливом детстве, шалостях братьев, бабушкиных сказках у камина. Мне был дорог каждый дюйм этого старого дома.

Все эти дни я пыталась бодриться и храбриться, чтобы не причинять любимой бабушке еще больше горя своими слезами. Даже братья перестали поздравлять меня с предстоящим путешествием, как-то притихли и старались, как могли, меня поддержать. Гал, например, пообещал быстро преуспеть в торговле в Голландии, разбогатеть и немедленно вернуть меня обратно.

Пожалуй, больше всего страшила меня сама поездка в Америку – путь через океан. О мореплавании и кораблях я знала очень мало, а все, что теперь приходило на ум, сводилось к яростным штормам и безжалостным пиратам. В последние дни перед отъездом я часто вскакивала по ночам, меня мучили кошмары.

Среди опутавшей меня тоски был лучик света: мистер Джон Трэверс, человек, к которому я отправлялась. Судя по воспоминаниям бабули, этот пожилой джентльмен был очень добрым и достойным человеком. Я представляла его себе именно так: добрый дедушка с длинными седыми волосами, он будет сидеть в высоком кресле у камина и рассказывать мне сказки. Эта мысль поддерживала меня, я была уверена, что стоит только достичь Америки, и мои страхи останутся позади: такой человек ни за что не прогонит переодетую девочку.

Час расставания наступил слишком быстро. Кучер и мистер ван дер Хельст стояли в дверях. Мои волосы были собраны в мальчишечью прическу, я надела сюртук Гала, шляпу Гарри и пару мужских ботинок. Надо сказать, я сама поразилась, взглянув на себя в зеркало: до чего же я теперь походила на мальчика! Но под этой маской я оставалась самой собой – перепуганной маленькой девочкой.

Прощаться было решено, не выходя на улицу. Бабулю не держали ноги. Даже братья, серьезные взрослые мужчины (как они сами считали) плакали. Расставание вышло спешным, у нас не было сил выдержать долгое прощание.

Наконец вещи были погружены, я махнула родным рукой и карета тронулась – впереди ждал Лондон. Родное имение мы покидали в молчании. Мистер ван дер Хельст, напротив, был живее обычного, болтал без умолку и даже пытался шутить, но вскоре и он затих, видя, что никто ему не отвечает.

В любое другое время я бы обрадовалась поездке в Лондон. Сейчас ни сверкающие витрины, ни толпы людей, за которыми так интересно было наблюдать, меня не радовали.

По оживленным улицам Лондона карета катила к порту: там ждала и готовилась к отплытию «Попрыгунья Бетси». Мистер ван дер Хельст даже не пытался хоть как-то приободрить меня: пока мы ехали, он только и делал, что ворчал по поводу плохих мостовых и ущерба своему торговому делу, которое он вынужден был оставить на время приезда сюда по «дурацкому поручению». Как ни странно, я была даже благодарна ему за эту черствость: его жестокосердие не позволяло мне раскиснуть и заставляло держать себя в руках.

Наконец мы приехали в гавань. Здесь было так шумно и суетно, что я совсем растерялась. Мы долго протискивались через толпу и с трудом нашли свободную лодку, которая могла доставить нас на борт «Попрыгуньи Бетси», пришвартованной дальше от берега.