– Для вас и ваших внучек дворец всегда открыт!

И мне кажется, что она уже не такая пожилая и не такая худенькая.

Мы едем домой на трамвае, я сижу с Ёлкой. Ёлка молчит-молчит, а потом вдруг говорит:

– Конечно, у нас маленькая квартира, но она очень-очень уютная!

– Что-о? – Я даже подскочила на сиденье. – У нас “маленькая квартира”?!

– А ты что считаешь? – Ёлка делает кривую голову и тонкие глаза. – Тридцать шесть квадратных метров жилой площади – это много? Ведь нас семь человек!

– Ничего не знаю про… квадратные метры, – говорю, – но у нас очень много замечательных и красивых вещей и везде можно пройти!

– А как ты пройдёшь в столовой к окну, если кто-то на рояле играет? – спрашивает Ёлка очень ехидно.

Я расстраиваюсь и сержусь – не знаю, что сказать, как ответить, потому что там действительно не пройти к окну, если кто-то играет на рояле.

– Ну ведь не обязательно к окну идти, если кто-то играет на рояле! – говорю.

– Нинуша! – Ёлка так бывает похожа на Маму, когда говорит “Нинуша”. – Мы называем эту комнату столовой, а там на самом деле на двадцати квадратных метрах три комнаты – столовая, папин кабинет и родительская спальня. Да ещё рояль! Мама мне сказала, что только такой замечательный конструктор, как Папа, мог втиснуть в эту комнату столько вещей.

Я чего-то не понимаю, не знаю, что сказать, и поэтому молчу. Ёлка тоже молчит и смотрит в окно. А я думаю: сейчас приедем домой и я всё у Мамы расспрошу, как это Папа взял всё и втиснул в одну комнату, если Ёлка говорит, что это три комнаты?

Думаю о дворце: это так замечательно, что мы сможем туда ходить!

И ещё я думаю о Ёлкином странном вопросе – могла бы я там жить или нет? Я очень люблю нашу квартиру – она большая и замечательная, я бы хотела жить в ней! А дворец можно было бы оставить, как свою дачу… ну так… понарошку.

Когда Папа был маленький, у них была своя дача в Мустомяках.

Но потом она почему-то сгорела!

Входит Мама и говорит торжественно: “Сюрприз!” И мы бежим в столовую. А там стол совсем к левой стенке сдвинули – на полу около рояля и Папиного стола огромная куча каких-то коробок и вещей, Папа рядом стоит и улыбается сюрпризной улыбкой. Мы все втроём бросаемся на него, он обнимает нас, а потом здоровается с Бабушкой, почему-то за руку, – потом спрошу у Мамы.

– Мышка, ты с чего начнёшь… смотреть? – спрашивает Папа у Мамы.

Мамочка быстро, но внимательно осматривает кучу и показывает на вторую коробку сверху.

– Вот с этого, – говорит.

– Начинай, – кивает Папа, и улыбка у него становится такая сюрпризная, что я уже просто терпеть не могу.

– Мама, Мамочка! – кричу я. – Открывай скорей!

Мама берёт коробку, ставит её на кресло, открывает, вынимает и говорит тихо и медленно:

– Чер-но-бур-ка!

Бабушка хлопает в ладоши, качается и говорит, по-моему, со слезами, но, может, мне кажется:

– Вавочка, милая, теперь тебе зимой будет всегда тепло!

– И красиво! – добавляет Элл очка.

Вдруг я вижу – а раньше не видела, не заметила – у самой стенки, то есть у стенного шкафа, задвинутое столом, стоит что-то большое. Я подхожу – ой, ой, ой! – это же большой, очень красивый велосипед, но немножко не похож на Папин.

– Папа! – кричу. – Почему он такой… красивый?

– Верхней перекладины нет, – смеётся Папа. – Это дамский велосипед!

И тут же открывает одну из коробок и говорит:

– Девочки! Вам я привёз по два нарядных платья – для зимы и для лета, немножко белья и по паре нарядных туфель. У Мартышки и Анки зимние платья одинаковые – я думаю, они вам понравятся. И ещё, – тут Папа делает загадочное лицо, – есть маленький сюрприз, но этот сюрприз на троих!