– Начнём?

Дни прошлого никогда не покроются пеленой забвения.

– Да, да… – Мы поднимаемся.

Внезапно она задаёт вопрос почти беззвучно, с неестественной сдержанностью, не размыкая губ – то ли боясь, что кто-то услышит, то ли остерегаясь разбудить душевную боль:

– Джексон, а когда ты впервые понял, что полюбил?..

Вслед за этим незваным вопросом я снова уступаю место воспоминаниям и, образно ощутив себя тем мальчишкой, что был, пробираюсь глубоко в свое сердце и пробравшись до первой нити, скрепившей узелок любви, отвечаю:

– Это и был тот день… – Я улыбаюсь, устремляя глаза вдаль. – Ты так звонко смеялась… Твой смех расстилался по моему телу, покрывая его, как пуховым одеялом, и его струнки постучали в моё сердце. Твой «птичкин смех» завоевал меня. И я начал с ума по тебе сходить…

Отвлекшись лишь на то, чтобы включить музыку, в ошеломлённом молчании, Милана возвращается ко мне и прислоняется лбом к моей груди. Я смыкаю возле нее кольцо из своих рук. Произведение «Ghost Waltz» Abel Korzeniowskiм позволяет замечтаться – пленяющая чувственность нот заколдовывает душу. Счастливое молчание в тандеме со звучанием композиции, теребящей грудь, украшают загоравшиеся на небе звезды.

– А ты?.. – выдыхаю лишь два слова, втягивая в себя запах молочного шоколада от ее волос.

Эта минута так трогательна.

«Напрасно женщины полагают, что мужчины бездушные натуры, не способные на сентиментальность. А виновата в этом их суть, не позволяющая все-все эмоции выносить наружу, вот мы их и держим внутри. Порой даже весьма трепетнее и ранимее относимся к чему-либо, чем женские души…»

– А я… я поняла, что по-настоящему полюбила, когда оказалась в Мадриде, за столько миль от тебя, от твоего голоса, твоих объятий и твоих губ… Наверное, никогда человек не любит другого так, как любит, когда вдали от него…

Я прижимаю к себе своё сокровище. И не ожидая этого, две души – светящиеся силуэты на фоне темного начинают вальсировать да так, что и тело, отзываясь на песнь звезды, не стоит на месте. Наши глаза наполняются звездами, царапающими сердца. Я с превеликой долей нежности дотрагиваюсь до алых губ, чувствуя от всего ее тела биение пылкой крови, и в медленной ласке, затихнув в дыхании, мы лишаемся разума, сливаясь в бесконечности. В звездном полумраке наш поцелуй устремляется вглубь Вселенной. И сойдя со станции настоящего времени, мы уплываем, в такие дали, где мир полон лишь небесных оттенков и где льется песня из стука сердец. Затерянные в космическом океане страсти, позолоченные звездной пылью, нас пронзает лелеющий циклон, уносящий на другую планету, что мы с сердцем уходим в вальс под чередующиеся звуки очаровательной мелодии. Мы танцуем, описывая круги, и увлекаем за собой все, что окружает, и сияющие звёзды вместе с нами вращаются, выбрасывая весь свой свет на нас. Мы сами становимся звездами и бесследно исчезаем.

Очнувшись от грез от последних аккордов вальса, мы уступаем место пришедшему на смену танца позднему ужину. Официант мгновенно накрывает столик, застилая его белоснежной скатертью и расставляя приборы. Трио, состоящее из канделябров, язычки свеч которых под дуновение ветерка стремятся вверх, стоящих по обеим сторонам, из настольного декоративного резного сказочного светильника фонаря и небрежно разбросанных лепестков красных роз, уводит вечер в романтическое направление.

Минует пятнадцать минут – наш стол уже заставлен горячими блюдами и салатами. Милана фотографирует, запечатлевая на камеру каждую эстетичную деталь на столе, созерцаемую её взором.

Подкрепившись, я вспоминаю статью-легенду, которая когда-то попалась мне на глаза: