Мы с мамой киваем, продолжая внимательно слушать Марка.

– Я начал работать в их компании. А по поводу моей личной жизни, – минутная пауза, – я ещё не был женат… – Он опускает глаза вниз. – Вероятно, что моей женой всегда являлась мода, – с сарказмом отвечает он, приподнимая уголки губ. – Или так и не встретил свою настоящую любовь, ради которой склонил бы колени… – смущенно добавляет Марк.

Я распахиваю глаза.

Как бы мне хотелось, чтобы они с мамой были вместе.

– Марк, спасибо за то, что поделились с нами своей историей. У нас с вами имеются общие интересы, я тоже люблю моду и всё, что с ней связано.

– Да… – кивает, улыбаясь, он. – Я в вас не ошибся, когда общался с вами на той фотосессии… Вы мне показались удивительной девушкой.

– Спасибо, Марк! А вы мне показались при первой встрече высококлассным специалистом!

– Благодарю! Милана, а как Питер поживает, ты общаешься с ним?

Грянул смертельный град пуль. В сердце.

– Нет, мы не общаемся, – быстро говорю я в надежде, что Марк больше ни о чем не спросит.

– А кто такой Питер? – с набитым ртом, поражается Даниэль.

– Это мой знакомый, – вру, тревожась, я, приклеиваясь плечами к спинке стула, как к каменной стене. Терпеть не могу врать, но мое желание сохранить это в тайне выше всех своих принципов.

Спасения можно лишь ждать только от самой себя.

– Я бы так не сказал, – с насмешкой сообщает Марк. – Он показался мне таким… таким… самоуверенным и…

Неосознанно приписав себе храбрость, говорю, вперивая взгляд в свои сплетенные руки:

– Марк, нет. Это в прошлом.

Я гляжу на него, взглядом умоляя не спрашивать об этом.

– Да, но Питер произвел впечатление смелого парня.

Мама решает вступить в словесный бой:

– Она давно с ним не общается. Переехав в Мадрид, мы начали другую жизнь, и не хотим больше ворошить прошлое.

Маме больно. Она скрывает всё под жалкой улыбкой, которую видят другие, но только я прекрасно знаю, как ей было тяжелее всех пережить тот период, только мне известно количество выплаканных ею слез…

– Я понимаю… Простите меня, ради Бога.

Даниэль с небольшим стуком ставит бокал на стол:

– А можно ли нам с Марком узнать о вашей тайне? – грубит он, что приводит меня в замешательство. – Я хочу знать правду, чтобы лучше узнать вас, поддержать, – указывает он на нас с мамой.

Я не ошиблась? Это заявляет Даниэль? В таком тоне? Я могу понять его, но я же предупреждала, что не сейчас…

– Даниэль, не сейчас… – смотря на него, трепетно, взволнованно сообщаю я, жестом призывая к молчанию.

– Мы с Марком хотим знать о вас больше…

Мама так бледна, будто к ее лицу не доходит кровь жизни.

– Даниэль, я не думаю, что это подходящий момент… – вставляет Марк, ставший, как натянутая струна.

Покрываюсь холодным потом. Что с ним? Он озлобленный, нервный, ведет себя эгоистически.

Хочет он правды? Будет ему правда. Только он пожалеет об этом!

– Но почему нет? – упрямо рычит Даниэль. – Я давно их уже знаю и пытаюсь понять, что произошло с ними!

Мама морщится, словно вся полузабытая боль вернулась к ней с новой силой. Глаза на ее смертельно побелевшем лице становятся влажными. Она закрывает лицо руками, пытаясь удержать слезы.

«О, боже, только не ее слезы… Я до сих пор так отчетливо помню ее душераздирающие рыдания».

Глубокие вздохи вздымают мою грудь, а печаль снова проникает глубоко в сердце.

Меня подергивает от её начинающихся, как дождь, всхлипываний.

– Анна… – испуганно поворачивается к ней Марк, замечая, что она плачет. – Почему ты и?.. – Марк теряет дар речи на полуслове и растерянно таращится на меня.

Я собираюсь с остатками сил и немедля встаю с места, подхожу к маме, беру запястья её дрожащих рук, которые она плотно держит возле глаз. Сердце колотится где-то в ушах.