– Где ты?

– Дома. Вернее, у вас… дома.

– Что-то с детьми?

– Детьми? – удивилась Лада. – А-а, нет-нет. Они в саду. С синичками все хорошо.

– Тогда чего ты… ревешь?

– Мне стыдно. Очень-очень стыдно. Но я потеряла ключи.

Тишина.

В трубке, в кабинете и в моей голове виснет звенящая тишина. Пока я перевариваю и пытаюсь установить связь между слезами девушки и ключами, которые она потеряла, хоть убейте, ее не находя (связь эту), Лада начинает торопливо тараторить:

– Утром мы проспали! Я совершенно не слышала будильник, хорошо, Левушка с Марусей проснулись, и пришлось собираться практически бегом. Мы носились по квартире, как сумасшедшие! Я чуть вообще из дома в пижаме не вышла и совсем не помню, как и когда закрывала дверь, а главное, куда потом делся ключ. Но я клянусь, что была уверена, что убрала его в свой рюкзак! – выпалила и замолчала.

Переспросила осторожно через какое-то время, когда пауза стала снова затягиваться:

– Алло… Роман? Вы еще здесь?

– Здесь. Только я так и не понял, почему ты плакала-то, Лада?

– Ну, как же, я же говорю, ключи ваши потеряла.

– Потеряла, и?

– А… – начала девушка и осеклась, вздохнула так тяжело-тяжело, что я будто воочию увидел ее перед собой, покорно повесившую нос, как нашкодивший ребенок перед серьезным взрослым, и услышал покаянное:

– В общем, я думала, что вы будете ругаться. Мы и так тут на голову вам с детьми свалились, еще и имущество теряем чужое. Стыдно мне, Роман.

– Брось эти глупости. Это всего лишь ключи, Лада! Они точно слез не стоят.

Собеседница, кажется, растерялась. А когда заговорила снова, в голосе было столько удивления и неверия:

– Правда?

Нет, серьезно, сколько ей лет?

Что правда, так это то, что я начинаю чувствовать себя чересчур взрослым мужиком, когда с ней разговариваю. А какое-то новое и дикое желание: защитить и оградить буквально ото всех и вся – уже просто заткнуть не получается, оно с каждым ее шмыгом, вздохом и всхлипом наружу прорывается. Чертовщина какая-то.

– Так, Лада, ты дома?

– Угу. Сижу вот, кукую у двери.

– Оставь “кукования” Кукушкиным, Синичкина, – вздохнул я. – Сам подъехать не смогу, не вырваться с работы. Но сейчас отправлю свои ключи с водителем. Жди и никуда не уходи. Поняла?

Дождавшись утвердительного ответа, сбрасываю вызов. Оборачиваюсь, дернувшись в сторону приемной, и напарываюсь на удивленный, если не сказать шокированный, взгляд друга:

– Это ты с кем так ворковал, Бурменцев? И какие ключи? От твоей квартиры, что ли?

– Не бери в голову, Степыч.

– То есть как это “не бери в голову”? Ты себя со стороны просто не видел. Весь разомлел и растаял. Мне же любопытно, кто это тебя так крепко прихватил, – хохотнул Ростовцев, по плечу хлопая. По-дружески. Вот только ни грамма участия в этом жесте я не разглядел. Отчего-то.

Я сегодня вообще на работе был одно сплошное раздражение.

– По-моему, у тебя много работы. Нет?

– Понял, – поднял руки друг, – не дурак. Ухожу, – но вот от того, чтобы напоследок подмигнуть, все равно не удержался. Еще и реплику кинул вдогонку:

– А голос у девушки приятный, Бурменцев.

Я проводил друга из кабинета молча, взглядом, покачав головой, унимая скребущее на душе недовольство от того, что Ростовцев услышал и узнал про моих “гостей”. А потом, вспомнив, куда все-таки собирался, выскочил в приемную в поисках своего секретаря.

Лада

Десять.

Столько моих шагов надо, чтобы пересечь коридор поперек.

И с добрую сотню, чтобы пройтись по светлому модному, стильному подъезду вдоль!

Да и вообще, язык не поворачивается называть “это” подъездом. Подъезды, они серые, темные, обшарпанные и грязные. А тут как в коридоре самого дорогого пятизвездочного отеля. Вон даже картины на стенах висят. В этом крыле их пять, а в другом? Пойду посчитаю…