С Ниной он познакомился в 42-м, когда после учебки, перед отправкой на фронт, на несколько дней приехал в Москву. Она поразила его своей красотой и прямолинейностью: умная и смелая, уверенная в своей привлекательности, она сама подошла к нему в парке, где шумно и весело их компания праздновала проводы ребят на фронт. Потом были 2 года переписки. Сначала письма были нежными и трогательными, Володька с молодой горячностью ждал их и помногу раз перечитывал там, на передке. Может быть, если бы не война, не было бы в нём этой сентиментальной нежности, но в то время душа, привыкшая к жестоким боям и огромным потерям, требовала чего-то такого романтичного. И вот они, Нинины письма, её ожидание как будто хранило Володьку под пулями, даже когда он за грубость в отношении полковника попал в штрафбат. Потом тяжёлое ранение, ампутация, госпиталь. Письма становились всё реже, и уж не было в них прежних «люблю, скучаю, жду, мой любимый Володька». Как внимательно он перечитывал эти строки, чтобы где-нибудь между них и в оборотах речи отыскать былую нежность, но в них не было и следа прежних чувств. Потом возвращение, её холодное, ничего не выражающее лицо, будто он не оправдал её надежд. Володька не тратил время на долгое выяснение отношений, его унижало чувство жалости, которое испытывала к нему Нина теперь, спустя два года искренней переписки. Конечно, она ожидала увидеть победителя, взводного, который смело водил людей в атаку, бил в морду полковника, кровью искупал свою вину и брал одну высоту за другой. А приехал к ней обычный, неопытный в любовных делах нерешительный лейтенантик с обрезанной рукой. Он ничего не видел, кроме войны, и вне этой войны был каким-то никчёмным, жалким, не приспособленным к жизни. Без средств к существованию, живя на одну пенсию, он долго и мучительно размышлял, как жить дальше, прикладывался к бутылке и не хотел поступать в институт. Долго не терзаясь ненужными сомнениями, он просто перестал ходить к Нине и звонить ей. Она, видимо, всё поняла и не искала с ним встреч. Вот и вся любовь. Долго ещё Володька дулся на неё, на себя, на жизнь, но потом всё как-то само собой отлегло, отпустило, и теперь лишь щемило за грудиной при воспоминании о ней.

Выйдя из дома культуры злой на самого себя, Володька снова не пошёл домой. Он отправился в пивную на Сретенку. Там всегда собирались бывшие фронтовики, судачили о жизни, вспоминали свои подвиги и, как Николай Ростов после Шенграбена, во много крат преувеличивали былые заслуги. Все эти люди будто скучали по войне и, часами просиживая за липкими, пропахшими пивом и рыбой столиками, говорили о ней, как о чём-то привлекательном, героическом, хотя в глубине души каждый знал, что война – это не развлечение и тем более не геройство, война – страшная необходимость, в которую их поставила жизнь, выбрав именно это поколение в качестве её живых участников. Посидев там с час, пропустив пару кружек пенного напитка, Володька вышел с твердым решением во что бы то ни стало поговорить с Ириной. Нужно действовать смело и решительно. Говорят, женщины любят решительных мужчин. Он направился к ней, хотя точно не знал адреса. Если они сейчас гуляют с Константином, то ему удастся перехватить её в подъезде. Володька ещё не придумал, что скажет Ирине, как будет говорить с ней, но идти домой ему не хотелось.

Спустя сорок минут он был на месте, вошёл в парадный, стал оглядываться по сторонам. Как жаль, что он не спросил про этаж и не приметил её окон. Его мучила досада, что он, взрослый мужчина, фронтовик, сейчас сидит в чужом подъезде чужой, почти не знакомой ему девушки, как какой-то мальчишка, и на что-то надеется. Он выбрал местом дислокации площадку между первым и вторым этажом, чтобы не пропустить Ирину, на каком бы этаже она ни жила. Почему-то он был уверен, что она ещё не дома. Тяжелый день, прошедший в сомнениях, метаниях и беготне дал о себе знать, и Володька уснул сидя на полу, прислонившись о холодную отштукатуренную стену подъезда. Сколько прошло времени в этом забытьи, он не понял. Из сна его вырвал громкий скрип двери парадной. Он очнулся с твердой мыслью идти домой и больше не заниматься подобной ерундой: он давно вырос и пора прекращать делать глупости, и так до сего времени они доставляли Володьке одни неприятности. Пока он так думал, в дверь вошла Ирина, стуча каблучками своих туфель. Она быстро стала подниматься по лестнице плохо освещенного подъезда. Володька преградил ей дорогу, встав на пути. Ирина вскрикнула от неожиданности.