Чёрт тоже засмотрелся на небо, выпуская аккуратненько кольца дыма. Но он видел там синюю табуретку, как раз между трёх облачков сложилась, такая ладная.

– Удобно, удобненько, – подумал чёрт и заулыбался.

– Давай так, – прервал раздумья Иван, – вместе одновременно спрыгнем, тебе то ничего не станется, а там в полёте – ты своё дело и выполнишь, пойдёт?

– Пойдёт, так и быть, по рукам, – согласился быстро чёрт, отбросил окурок и затушил его острым чёрным копытцем, тщательно растирая искорки по деревянному полу.

Прыгнули.

Летят. Летят. Крутится чёрт и так, и сяк, а ничего у него не выходит. Никак никакой души и краешка обнаружить не может, хоть Иван летит и от ужаса воет как буйный оглашенный помешанный.

Итак, шмякнулся чёрт оземь первый, а Иван сверху него.

Очнулся Иван через некоторое время, да поплёлся домой залечивать раны, приговаривая:

– Нет мне смерти, нет мне смертушки…

По пути домой он откупорил заранее заготовленную под кустом в ямке бутылку с самогоном и с усилием влил её себе в горло.

– Фуф… – потряс он головой, зажмурившись, – Полегчало бы… Болит всё, зараза. Была б душа, так совсем бы подох, небось, – и он сделал ещё один большой глоток спасительного напитка.

А чёрт так пришибленный ещё до вечера под колокольней и провалялся.

Ваня же пил горькую, да весь свет материл. Уж больно ссадины и ушибы его досаждали. Анестезия всё-таки, как-никак…

Да, так выходит то, что нет у Ивана никакой души. Так родился. Таким уродился. Только чертей вот всё ходит доставать. Постоянно энтих товарищей на колокольню водит. А что ему станется – души нет, так и тела ему не жалко. Обижен, знаете ли, на весь свет. И на этот, и на тёмный, стало быть.

Шёл по легенде рыцарь аж в незапамятном 1699 году с Кемеровской области и тащил с собой мешок с золотом, за кражу которого ему грозила смертная казнь.

Пробирался ночами тёмными, скрываясь под покровом чёрной ночи от глаз любопытствующих.

И была с ним о левом плече жаба. Жаба та не простая, по ночам она превращалась в прекрасную даму.

Обустроился рыцарь на новом месте.

Взмолилась дама, что не хочет такой скрытной жизни, а хочет – как все – в сверкающих шелках ходить, бусики, брильянты, золото носить.

Не устоял рыцарь и облагородил свою невесту.

А жили-были поживали они в секретном месте.

С виду пустырь, а знаешь секретное слово, глядишь и монастырь.

Да не монастырь, а целые хоромы.

Вот как-то наведались в те места недобрые люди, которые прознали про богатства и одинокого рыцаря, маявшегося в соседних им местах.

Да никак сыскать дворец не могли.

Стали рубить молодые деревца на пустыре.

Одни щепки летят.

Да вой стоит.

Каждый раз, когда рыцарь свирепел, поднимался ветер несусветный, свист ушам простым неприемлемый, пыль да бранные слова летели воздухом.

Срубили ещё одно деревце, вой поднялся пуще прежнего.

Увели тогда они коней. Спрятались за пригорком и стали наблюдать.

Вдруг на одном из деревьев они заметили ярко-алые бусы, которые переливались на свету аки ягоды дивные, да заморские.

Кинулись они к деревцу этому, схватили его за ветви, и эти ветви мгновенно превратились в девичьи руки невиданной красы.

Растерялись разбойники от такого дива.

Но один из них, самый смелый, не опешил.

Яшка-потеряшка подошёл вплотную к деревцу, взял ладони в свои руки, поцеловал их, потом обвил руками ствол деревца, и проявился из небытия нежнейший и грациозный девичий стан.

Тогда он впился губами в ствол деревца там, где на коре было небольшое углубление в виде полумесяца.

И тут же на удивление всем окружающим он слился в жарком поцелуе с самой прекрасной девой на свете.