– Кто дал вам право рисковать его жизнью? И вообще, кто дал вам право принимать подобные решения? А если бы вы врезались в товарняк? Что тогда? – преувеличивал степень опасности Сидорин.

– Магистраль была перекрыта, и ни каких товарняков не было, – начал пререкаться машинист.

– Это вы так решили? Вы кто тут? Начальник станции? Вам все позволено? Наплевали на запрет дежурного по станции и угробили государственную технику? Да здесь уголовным делом попахивает, – разошелся Василий Григорьевич.

– Василий Григорьевич, здесь не совсем все так, как говорит Анатолий Данилович, – попытался заступиться за машиниста дежурный по станции.

– Он ведь все-таки людей спас, а вы на него кричите.

– А вы его защищаете? Кому не нравится железная дорога, пусть переходит в МЧС. Я никого не держу. Здесь порядок определяю я. Кто-то должен нести ответственность за причиненный вред, – не успокаивался Сидорин, при этом, не желая слушать ни какие слова в оправдание.

– Я и понесу, – не уходил от ответственности Фролов.

– Конечно, понесете. Только не думайте, что вам удастся просто улизнуть на пенсию. Тепловоз для станции выделило депо, и я несу ответственность за его сохранность. Коль вы, наплевав на все инструкции, сами приняли такое решение, то ремонт тепловоза будет осуществляться за ваш счет, и пока не погасите всю сумму, то ни о какой пенсии разговора не будет. Я немедленно сообщу обо всем начальнику локомотивного депо, – поставил жесткие условия начальник станции. О том, что старший брат Василия Григорьевича во всем потакает начальнику станции, знали практически все, и эта угроза имела под собой реальную почву. На железной дороге работала целая династия Сидориных и коль они что-то решили, то обязательно добьются своего. Начальник станции для порядка накричал и на рабочих, возившихся с пожарным рукавом и, получив от этого некоторую разрядку, последовал в здание станции.

– Зачем ты взял все на себя? Решение принимал я, значит и ответственность делить пополам, – продолжил разговор дежурный по станции.

– У тебя дети малые Иванович, а мои уже выросли. Тебе семью кормить, – без всяких возмущений произнес машинист.

– Но тут и ежу понятно, что без меня и диспетчера, у тебя бы ничего не получилось. Сидорин не дурак и все поймет.

– Он и так все понял. Только ему не нужна твоя кровь. Ну, выгонят тебя и Клавку, а где найти таких специалистов? Они что, на дороге валяются? Со мной все проще. Я ведь и так скоро бы ушел. А здесь Григорьевич показал свою власть и, расправившись со мной, отобьет у вас всякую охоту проявлять инициативу или обсуждать его приказы. Это не просто наказание, а показательная порка. Смотрите и бойтесь, – смотрел глубже в корень проблемы Анатолий Данилович.

– Но ведь, так нельзя! Ты же людей спасал, а на тебя за это начет повесят. Когда ты за этот тепловоз рассчитаешься? Он, что, не человек что ли? – не понимал Костырев, такого бездушия своего руководителя.

– Может, стоит пожаловаться в высшую инстанцию? – предложил Иванович вариант решения проблемы.

– Сидорин чистой воды чиновник. Ты думаешь, в управлении дороги не такие сидят? Ты же знаешь, как прислушиваются к мнению семейства. Я голову склонять перед ними не собираюсь. Вину возьму всю на себя. Еще чего доброго и Сашку моего сюда приплетут. Ему карьеру портить не дам. Я виноват и точка. Выплачу когда-нибудь за этот тепловоз. Только он думает, что теперь я помалкивать стану? Как – бы, не так, – не сдавался Фролов.

Елену Лучину, из состояния сна, вывел настойчивый звонок телефона. Она посмотрела на часы, висевшие на стене спальни. Пять утра. Кто бы это мог быть в такую рань? Кому она понадобилась? – потянулась женщина к телефону. Звонил ее шеф.