Вот тогда я и решился поехать на Гороховую пятьдесят семь.

В вечерних сумерках, под моросящим дождем я вошел в большой двор дома с ротондой. Да, это был двор дома Евментьева. На одной из лавочек сидела старушка, оперев обе руки на ручку трости, лицо ее прикрывала темная вуаль.

– Здравствуй, Вадим, – сказала она, развеяв мои сомнения, она ли мне нужна.

– Добрый вечер.

– Что тебя интересует?

– Мой сон. Что это? Почему я снюсь себе в машине Эдика. Это мой друг, который…

– Я знаю. Не надо лишних слов. Что ж, мы ожидали чего-то подобного, когда дар достался мужчине.

– Что вы ожидали?

– Некоторые сбои. Ты не должен был ничего помнить, но, полагаю, мозг у представителей разных полов несколько по-разному устроен. Все должно было быть стерто.

– Что стерто? Я ничего не понимаю.

– Ты скрестил пальцы, когда летел в машине. Ты успел это инстинктивно сделать, тебе хватило времени. Вселенная отозвалась и исправила. Ты жив. Но ты не должен был ничего помнить.

– Но меня не было в машине. Мы поссорились, и Эдик уехал один.

– Нет. В первоначальном варианте вы не ссорились и уехали вместе. Потом машина сорвалась, и ты скрестил пальцы. Ты успел в последний момент, еще бы секунда, и было бы поздно. Вселенной нужно минимум две секунды на реакцию и принятие решения.

– Вы хотите сказать?..

– Да. Ты сделал это инстинктивно, не было времени на раздумья. Ты все сделал правильно, но ты не должен был помнить первый вариант развития событий, когда Вселенная приняла решение применить второй.

Я долго молчал, потом выдавил из себя очевидный вопрос, хотя, с одной стороны, предвидел ответ, а со второй, его опасался:

– Почему только я? Почему не вместе с Эдиком?

– Это была естественная реакция твоей психики в экстремальной, не дающий время на раздумья ситуации. Запрос был на спасение тебя. Так устроен человек, тут ничего не поделаешь…

Я отвернулся, и вышел из двора, не в силах произнести ни слова.

4.

С тех пор у меня появилась привычка в сложных ситуациях засовывать руки в карманы.

Я больше не питался пиццей. Если холодильник оказывался пуст, то шел в магазин.

Я перестал менять телевизионные программы, чтобы посмотреть любимый фильм.

Я никогда не приближал одну руку к другой, если битва за разработку правильного, оптимального алгоритма, казалось, никогда не будет выиграна. Я побеждал сам.

Даже когда я шел на первое свидание с Лизой, и меня окатила грязью из лужи проезжавшая рядом машина, я не скрестил пальцы, чтобы вычистить костюм, предстал перед своей любовью в несчастном, забрызганном виде.

Я приучил себя к тому, что мои руки не должны соприкасаться.

К моменту нашей с Лизой свадьбы я уже был ведущим программистом компании, руководителем проекта, карьера удавалась на славу.

Дочку мы назвали Анной – в честь моей бабушки, которую Лиза, к сожалению, знала только благодаря моим рассказам.

Для меня началась новая, неведомая ранее жизнь, она вся крутилась вокруг маленького создания, ставшего для меня центром мироздания.

Все рухнуло, когда Анне исполнилось три года.

Врачи твердили, что дело не в деньгах и не в их мастерстве и талантах, что ничто не способно остановить угасание…

Лиза стояла в коридоре, напротив двери в палату, уперев лоб в холодное стекло окна, закрыв глаза, не реагируя на мои слова и попытки обнять ее. Я зажмурился и решительно шагнул в палату, склонился над кроваткой, где спала опутанная проводами и трубками крохотная Анна и скрестил пальцы…

5.

Я проснулся рано, еще до будильника, сегодня был ответственный день – мы сдавали крупный проект заказчику, нужно было подготовиться, собраться с мыслями.