Не выпуская бокала из рук, Лиза прошла к спальне Гошки и остановилась, не переступая, отпивала приторно-сладкий ликер и обводила взглядом безжизненное пространство комнаты. На белой стене у окна осталась висеть одна старая фотография нью-йоркского периода: молодой хохочущий Гошка, второй справа, в группе таких же веселых молодых коллег. На прикроватной тумбочке, кроме ночника, раньше стояла в зеленой рамочке и фотография Лизы, где она, совсем девчонка, придерживая от ветра одной рукой гриву волос, а другой подол развивающегося платья, смеется, чуть откинув голову и прищурив глаза. Гошке очень нравилась эта фотография, но Лиза давно убрала ее в ящик. В углу на подставке покрывался тонкой пылью экран смолкнувшего компьютера, сбоку от него чуть накренилась обойма с видеокассетами – записями выступлений Племяшки. На подоконнике остался забытый горшок с поникшей геранью.

Лиза старалась не смотреть на диван, где Гошка провел свои последние полгода жизни. Но сейчас, выходя из комнаты, она обернулась по привычке, как делала это, когда Гошка был жив, и тут обратила внимание на увесистые папки на диване. Они так и осталась лежать с тех пор, как Нора перед отъездом настоятельно рекомендовала Лизе ознакомиться с их содержимым. Она сказала тогда, что там находятся важные документы. Лиза устыдилась своей небрежности и забывчивости, присела на табуретку у дивана, открыла зеленую папку из прочного пластика и стала просматривать документы. Каждый из них был составлен в двух экземплярах на двух языках – испанском и английском. Переворачивая один за другим листки с гербовыми печатями, подписями, марками госпошлины и т. д., читая и перечитывая отпечатанный крупным шрифтом текст, продираясь сквозь юридическую казуистику параграфов и пунктов, Лиза наконец осознала, что после смерти Георгия она становится владельцем этого дома, всего движимого и недвижимого имущества. Отдельно составленный документ передавал ей право пользования всеми денежными средствами, акциями, чеками и другими депозитарными вкладами, и сбережениями, ранее принадлежащими Георгию Алексеевичу Терехову. Еще один документ свидетельствовал о волеизъявлении нижеподписавшегося Терехова передать все права на его имущество после смерти Елизаветы Михайловны Винник племяннице Ольге Анатольевне Савельевой. Была также официальная записка, что копии оригиналов, заверенные нотариально, хранятся в адвокатской конторе здесь, в Испании по адресу…, и в офисе московского представительства по адресу…. На специальном счету Гошка оставил деньги для уплаты госпошлины, налогов, других необходимых затрат на оформление перехода собственности. Текущие банковские счета и кредитные карточки Гошка перевел на имя Лизы еще раньше.

Итак, Лиза впервые могла жить вполне безбедно, не рыская в поисках случайных заработков, могла оставаться здесь, в этом замечательном андалузском доме столько, сколько ей захочется и сколько будет отмерено.

„Все предусмотрел Гошка, а потом умер. Не предусмотрел он только, что я буду маяться до конца жизни виной перед ним за нелюбовь к нему, за измены и предательства. Гошка, родной ты мой, ну зачем ты добиваешь меня и после смерти своей любовью, великодушием, щедростью?“, – застонала Лиза, почувствовав, как на нее опять наплывает желание выть от отчаянья, безысходности и почему-то злости. От этого сводило губы, она еле сдерживалась, рыданья душили ее. Она хотела встать, задела бокал с остатками сладкой жидкости, поскользнулась, не удержавшись, повалилась, бухнулась на колени у дивана, больно ударившись при этом лбом о выступающий деревянный угол тумбочки. Она придвинулась к дивану и оставалась полулежать, уткнувшись лицом в шерстяной плед, уцепившись руками за подголовник. Ноги безобразно разъехались в разные стороны, и ей никак не удавалось соединить их и подтянуть поближе. Тихие всхлипывания, как уже случалось прежде, постепенно перешли в непрерывное стонущее завыванье.