Тихая песня флейты.

Кто бы мог подумать! У него и флейта есть. И грает он просто невероятно. «Осенняя баллада» на флейте – это самое нежное и проникновенное, что я только слышала в жизни. До слез. Или это просто так совпало, когда смятение и грусть в душе, и тут…

Я пыталась вспомнить слова. Там какие-то слова были, но я обычно слышала в исполнении Хальдора, а он не пел, и играл совсем иначе, у Хальдора выходило скорее весело, едва ли не пошло, а тут… И Унар тоже не пел сейчас… Хотелось спросить про слова, но не было сил.

Я сидела там, под деревом, нервно грызла ногти, не зная, куда себя деть, а он сказал: «Хочешь, я сыграю для тебя?» «Тебя», да. Словно забывшись ненадолго. Достал флейту, покрутил в руках. «Лютню сложно брать с собой в поход, – сказал он. – А клавесин еще сложнее. Поэтому пришлось учиться играть на флейте, ее всегда можно сунуть в карман».

Клавесин.

Когда мы с Сигвалем сидели, после моего первого неудачного побега, это ведь Унар играл?

«Когда отец умер, – сказал он, – меня даже звали помощником органиста в Лирнское аббатство. Чтобы потом играть самому. Но какой мальчишка предпочтет музыку войне? Мне хотелось драться. Хотелось доказать всем, чего я стою… и я…» Он облизал губы, вздохнул, и больше ничего не говорил, только играл. Потом еще, и что-то другое, разное.

У него тонкие длинные пальцы музыканта, а на ладонях – грубые мозоли от оружия.

И еще – я ведь видела его во дворце. «Венке, идем, будешь свидетелем. И отпусти уже принцессу Агнес». Только сейчас поняла, что это был он. Только не в дорожном плаще и чисто выбритый, и вообще тогда все казалось иначе… Унар Венке, младший сын старого герцога Биргира, незаконный сын, решивший доказать, что он сам может получить все, чего не получил по праву рождения. Уже сейчас рыцарь и барон. Да, жестокие поля брани для этого подходят действительно лучше, чем возвышенный строй хоров и покой алтаря… Честолюбие? Он же тоже помнит меня? Даже если наша встреча вышла случайно, то я легко могла упустить из виду одного многих из рыцарей брата. Но принцессу запомнить проще. Даже в таком виде.

– Ну, вот так…

Он доиграл. Отложил флейту, потом убрал ее в чехол… Не глядя на меня. Вздохнув, с какой-то долей опустошенности, словно выговорился. Словно сказал все, что хотел сказать.

– Вы поешьте, милорд, и поедем, – сказал еще. – Ехать далеко, а ночевать лучше под крышей.

Не глядя. Только куда-то в сторону, на лошадей.

«Вы» и «милорд», – да, так…

– А можно вас спросить, Унар, – решилась я, все равно это не даст мне покоя. – Вот то, что вы играли в самом начале? «Осенняя баллада», ведь правда?

Он вздрогнул, напрягся даже.

– Да, – сказал чуть хрипло, сглотнул.

В этом было что-то. Точно было.

– Ведь это песня? – отчаянно попыталась я. – Там ведь были слова, да? А… Простите… я просто не помню. Я все пытаюсь вспомнить и не могу… О чем?

– Вы не знаете слова?

Он усмехнулся, выдохнул, и в этом разом были облегчение и боль, и легкое недоверие, и чего больше – невозможно сказать. Иронии, наверно, насмешки над собой.

Что-то важное.

Я покачала головой. Было стыдно. Но лучше сказать сейчас.

– Простите… Я слышала… слышал, – я запнулась, не зная, стоит ли продолжать маскарад, – но тоже только музыку. Это что-то старинное?

Он улыбнулся, почти обреченно.

– Я спою. Но не сейчас, хорошо? Давайте, вечером… Только я напьюсь немного… и спою. Честно говоря, на трезвую голову пока не готов петь такие песни.

Мы поели кое-как. Потом поехали.

Я чувствовала на себе его взгляд. Ехала чуть впереди, чтобы уж точно не смотреть на него, зато сама чувствовала его взгляд спиной.